После душа и чашки крепкого кофе беспокойство немного улеглось, словно согласилось подождать до вечера и дать хозяйке возможность заняться делами.
Трефф сварила вторую чашку кофе и включила компьютер. В электронном ящике пылились вчерашние письма от двух заказчиков. Одному она обещала к сегодняшнему дню черновой вариант сайта, со вторым только начали обговаривать требования. Оба торопили.
С час Трефф добросовестно работала. Покрутила так и эдак макет, поправила кое-что, отправила первому заказчику, написала пространное письмо второму. Однако сердце было не на месте, и она принялась искать доступные в Интернете работы Эн-Би.
Этот самолет из консервной банки, кажется, появился в Жуковском перед самым началом очередного международного авиасалона. Организаторы тогда пошумели, пошумели, и решили оставить рисунок, который разошелся по миру и привлек на выставку небывалое количество зрителей.
А вот известная роспись одного из подмосковных домов. Эн-Би изобразил на торце дома перегородки, перекрытия, комнаты, коридоры так, что казалось, будто стены нет вовсе, и каждый может понаблюдать за жизнью людей, живущих в этом доме. Они тоже были нарисованы, эти люди, за самыми обыденными занятиями: они ели, пили, принимали ванну, занимались любовью – словом, случайному прохожему было на что посмотреть. Видимо, таким образом Эн-Би хотел намекнуть на состояние дома, уже готового развалиться.
Но когда дом через год снесли – было жалко.
Эн-Би в Европе. Карта мира, будто в объеме, стеклянные стены-границы, и камень, готовый пробить хрупкое стекло. А на камне – надпись: NFB.
No fucking borders.
Ну, напишет он роман, и что? Ничего не изменится. Его писанина никому не нужна, ни здесь, в Германии, ни – хотя писал он по-русски – в России. А если даже каким-то чудом на роман обратят внимание, прочтут и примут к публикации – Пауль об этом скорее всего не узнает. А если узнает, то вряд ли успеет подержать в руках книгу.
Что-то неладное творилось с его организмом. Уже полгода. То температура не спадала по нескольку дней. Невысокая такая, мерзкая температура, тридцать семь и два, тридцать семь и пять… Как будто не болезнь, но и не здоровье. То дурнота накатывала волной так, что ноги подгибались от слабости, а горло окутывала липкая тошнота. Все чаще Пауль просыпался посреди ночи на мокрых от пота простынях, а потом до утра не мог уснуть от страха. Звезды остро и зло сверкали в глаза, словно пытались выжечь их сквозь опущенные веки. Ночь давила на стекла сплошной черной массой, так, что даже стекла прогибались вовнутрь.
Вот, как сейчас. Из приоткрытой форточки неприятно тянуло сквозняком. Пауль встал, мелко дрожа и кутаясь в одеяло, задернул толстые шторы. Если совсем не впускать свежий воздух – в комнате станет душно и затхло. «Как в могиле», – хотелось ему сказать. Проклятые литературные клише, до чего же они прилипчивые. Стоит совсем немного покрутиться среди литераторов и не только писать, но даже мыслить начинаешь штампами, причем