Записки охотника. Нави Севенсон

утомительному пути. Такими были последние километры нашего перехода. Но едва впереди показалась избушка, к которой мы так стремились, как тут же усталость исчезла. Наконец-то пришли, какая это радость, преодолеть столь длительный и трудный путь, скинуть со спины рюкзак и, блаженно закрыв глаза, сесть прямо на снег и привалиться спиной к зимовью. Не хочется ни чего говорить, ни о чём думать, но это уже не то равнодушие, которое приходит к тебе в пути, это блаженное чувство от одной единственной мысли – мы пришли. И сидел бы так много часов подряд, но зима берёт своё. Постепенно тело теряет тепло, под одежду пробирается мороз, и ты чувствуешь неприятный холодок.

      На этот раз мы пересидели. Мороз прочно забрался под одежду, и ни какими усилиями мы не могли разогреться. Кое-как развели костёр, но холод так далеко забрался в душу, что даже огонь плохо действовал, нужна была тёплая избушка. А где же её найти, ведь наше зимовье без крыши, а время быстро клонит к вечеру. И принялись охотники за работу. Откопали из-под снега дранку, заложили побольше костёр, чтобы оттаять землю, сбросили с крыши, или вернее с того называлось крышей, снег, накрыли зимовье дранкой и сверху присыпали оттаявшей землёй. Однако всё это время так и не смогли отогреться. Вконец отчаявшись, мы решили утром следующего дня вернуться в среднее зимовье и провести там оставшиеся дни.

      Но как часто бывает, отчаяние приходит и уходит, не оставив следа. Ночью случилось самое чудесное, чего мы желали. Мы разогрелись до самых костей. Чёрный Медведь крепко уснул на нарах, а я взялся поддерживать огонь и заодно сделал первую походную запись в дневнике при свете огня, просачивающегося сквозь щели печи. С потолка, с дранок, капал оттаявший снег. Несколько раз капли попадали на листы дневника. Я их тут же аккуратно стирал рукой и продолжал писать.

      Утром ни о каком возвращении в среднее зимовье не было и речи. Мы даже не позавтракали, усердно принялись ремонтировать зимовье. Снова оттаивали землю, накидывали её на крышу, обмазывали глиной печку, в общем делали всё, что могли. Когда же мы закончили работу было уже пять часов вечера. Только тут мы вспомнили, что сегодня ещё не ели. Так и прошел остаток третьего дня похода в приготовлении супа и чая, и лишь вечером мы аппетитно позавтракали, а заодно пообедали и поужинали.

      Весь четвёртый день мы пробегали в поисках дичи. Как на зло нам не встретились ни рябчики, ни глухари, ни даже пичуги, и лишь работящие дятлы иногда постукивали клювом о стволы деревьев. Было очень даже досадно, как же так, ведь мы пришли на охоту, на большую охоту. А где же дичь? В кого стрелять? И ведь тащить ноги по глубокому снегу невесть какая радость. Нам часто приходилось останавливаться, отдыхать. В такие минуты мы обычно делились своими впечатлениями, мнениями, разговаривали громко, а однажды Владимир громко чихнул, так громко, как могут немногие, даже эхо прокатилось по тайге. Когда снова воцарилась тишина, мой друг сказал:

      – Сейчас тут в радиусе полтора километра нет ни одной птички, кроме