Кузьма улёгся на кровать, которая жалобно заскрипела под тяжестью его тела, и закрыл глаза. Он попытался сосредоточиться и обдумать дальнейшее поведение в этой безвыходной ситуации.
«Что мне может предъявить этот ублюдок Мавлюдов? – думал он, перебирая в голове разговор с Азатом. – Он так и называет себя “товарищем Рахимовым”, хотя двадцать лет минуло после революции и Гражданской войны. Видимо, и карьера у него удалась. Вон каких высот достиг подлец и проходимец!..»
Кузьма повернулся лицом к стене, его одолевали горькие мысли.
«Так в чём меня собирается обвинить этот мерзавец? – думал он. – Я не троцкист и не испытываю никакой вражды к советскому народу. Ах, да, он говорил что-то о пожаре, который случился на заводе год назад. Тогда было проведено следствие и было установлено, что возгорание произошло из-за неисправной проводки. Но при чём здесь я? Почему он сыпал грязные намёки в мою сторону? Уж не собирается ли этот негодяй упрятать меня в лагерь за вредительство? Но тогда, если он подведёт меня под суд, меня могут приговорить к исключительной мере наказания, к “вышке”?»
Дрожь пробежала по телу Кузьмы, но усилием воли он подавил в себе панику. Перевернувшись на другой бок, он попытался вспомнить тот роковой день и поискать себе алиби, способное сокрушить обвинения негодяя.
Как обычно он пришёл на работу в кузницу. Пока готовил инструмент, настраивал к работе горн, ни о чём особенном не думал.
Затем привычная кропотливая работа поглотила его целиком. Она требовала внимания и искусства, и Кузьма любил её. Грохоча молотом по наковальне, он не слышал гудения заводской сирены. Эта «музыка» сопровождала его изо дня в день и стала составной частью рабочего процесса. Он работал точно и быстро. Руки были искусны, инструмент проверен и удобен. И вдруг, как только выкованная деталь упала в бочку с водой, Кузьма отошёл от наковальни и прислушался.
Услышав надрывное гудение, он поспешил к выходу. Первое, что он увидел, было искажённое ужасом лицо помощника, который закричал:
– Беги, Антон, цех горит!
На улице он увидел объятый дымом и пламенем цех и метавшихся рядом с ним людей. А ещё…
«Жена! – обожгла мозг страшная мысль. – Если Мавлюдов заявится в мою квартиру, она… Она лишится сознания, увидев его. И это будет крах, мне уже не удастся выкрутиться и ничто не спасёт меня…»
На сердце у Зои Мартыновой было тревожно: Антон уже вторые сутки задерживался на работе.
«Наверное, снова сверхурочная, – успокаивала она себя. – Мало ли чего?» Бывало, Антон возвращался домой лишь под утро. Уставший, измотанный, сразу же шёл в ванную, мылся и, не садясь за стол, падал на кровать.
Зоя хорошо