Шут виноградной воды. Николай Поддубный

с тоской посмотрев на запад. Он с горечью подумал, что никто из погибших не будет погребён, как подобает воинам. Мало того никто вообще не будет погребён. Гнархи никогда не оставляли на поле боя трупы. Ненасытные твари перемалывали своими жуткими челюстями даже кости. Но хуже всего было то, что среди нападавших были люди. И люди эти были из военной элиты империи. «Крылатые харраны», некогда сражавшиеся с гнархами теперь воевали с солдатами империи. Хельг покачал головой и поправил шлем. А ведь прав оказался бродяга! Странник… Что же он говорил о востоке? Эх, жаль не удалось задержать его и допросить, как положено! Да где уж его удержишь, если дерётся лучше любого воина, да ещё и с магией знаком! Ничего не поделаешь, придётся дальше полагаться только на себя.

      – Братья, – сказал он, – путь домой нам пока отрезан. Двинемся на восток, к уцулам. Там мы найдём кров, и помощь. Он развернул коня, и всадники направили своих скакунов вслед за ним.

      Глава 4, от коварства к казарменному юмору

      Дружина Хельга второй день двигалась по степи. Солнце палило нещадно, воздух был пропитан терпким запахом полыни, а над землёй висело колышущееся марево, в котором цепкий взгляд пограничника заметил какое-то движение.

      Не прошло и четверти часа, как дружинники настигли ковыляющего по степи человека, вооружённого завёрнутым в парчу мечом. Человек этот был небрит и измучен жарой, но его странный костюм, нелепые ботинки, с длинными узкими носами и копчёный окорок, с которым он не хотел расставаться, несмотря на усталость, не могли не вызвать улыбки.

      – Кто ты? – спросил Хельг, стараясь не рассмеяться.

      – Воды, – попросил путник и, утолив жажду из поданной ему фляги, представился: – Король Станислав Иванович.

      – Король чего?

      – Э-э-э, зовут меня так! – хмуро ответил Слава, которому до оскомины надоела эта плоская шутка.

      – И куда же ваше величество направляется? – уже не скрывая улыбки, спросил Хельг.

      – Всё равно куда, лишь бы выбраться отсюда.

      – Хорошо. Дайте ему коня.

      Актёр с трудом взгромоздился на коня, и дружина продолжила своё движение на восток.

      К вечеру того же дня отряд достиг подножья гор. Воины спешились и Слава, покряхтывая, последовал их примеру.

      – Какая боль, – то и дело стонал он, держась за поясницу и с трудом переставляя ноги.

      – Это тебе не в карете ездить, – мимоходом посмеивались дружинники, первым делом занявшиеся обустройством лагеря.

      – Да пошли вы… – беззлобно огрызался актёр, – посмотрел бы я на вас после лыжных гонок!

      К наступлению темноты лагерь был разбит, а на разведённом между камней костре готовился ужин. Слава отдал свой трофейный окорок в общий котёл и теперь с наслаждением вдыхал аромат варившейся похлёбки.

      – Эх, к этому бы супчику, да стопарик водочки! Или вина, на худой конец, ибо сказано: «Vinum ioetificat cor hominis»[1] – оживлённо потёр он руки, когда, наконец, похлёбка была готова, и дежурный по лагерю разливал её в лёгкие