Действительно, не случайно то, что многие члены французской колонии в Москве были взяты российскими властями в заложники, когда наполеоновская армия стояла у ворот города, а затем были высланы вплоть до Сибири. И столь же не случайно, что других французов наполеоновские власти склонили к сотрудничеству, чтобы они помогали французской администрации, организованной в городе после пожара и бегства московских властей. Хотя и помимо своей воли, члены французской колонии сыграли важную политическую роль в 1812 году, не понимая до конца ни значения, ни последствий своих действий. Их рассказы и их допросы – читай: обвинения – являются важнейшими элементами, необходимыми для понимания этой страницы истории франко-русских отношений.
Но эта роль, сыгранная французской колонией в Москве в 1812 году, сегодня очень мало известна широкой публике. Несколько рассказов, которыми мы располагаем, опубликованные незначительными тиражами и совершенно не изученные историками, мирно покоятся в библиотеках Франции и России. Кто их читал? Кто их распространял? Кто задумывался над страданиями и страхами, которые пережили московские французы в дни военных испытаний? Один из них, театральный деятель Арман Домерг, осужденный без вины на 26-месячное изгнание и заключение, через несколько лет после своего возвращения во Францию писал с обреченностью: «История нашего изгнания – лишь ничтожно малая часть общей истории, это рамка, служащая для обрамления картины»6. Конечно, человек осознавал, что его история, его личная драма – не более чем эпизод великой исторической драмы. Но, едва вернувшись на родину, он пожелал оставить свое свидетельство, рассказать о пережитом, хорошо понимая, что его перо однажды высохнет так же, как и слезы его потомков. Кто сегодня помнит историю Армана Домерга?
Рассказ этого человека объединен нами с рассказами еще нескольких французов, оказавшихся вдали от родины и ставших жертвами обстоятельств. Оценить драму, пережитую французской колонией в Москве, нам помогают четыре свидетельства: священника, двух театральных актеров и одного аристократа, занимавшегося торговыми делами7.
Первый свидетель – кюре московского прихода Святого Людовика (Сен-Луи де-франсэ) аббат Адриен Сюррюг (1744–1812). Его рассказ заслуживает доверия. «Это лицо духовного звания, бывшее очевидцем почти всех событий, о которых рассказывает, поскольку он оставался в Москве, имеет большой авторитет», – сказал один современник. Он позволял делать копии своего рассказа многим людям; в нашем распоряжении была одна из них, когда его опубликовали в издании, озаглавленном «Трофеи французских