Потом… потом я еще бродила по деревне. Все думала, что хоть кто-то должен был спастись. Пусть даже поселение небольшое, но… хоть кто-то да должен был.
Они не стали убирать тела. Это время.
И грабить тоже. Разве что так, по верхам. Я… я сама не посмела тогда брать. Еще сильны были вколоченные отцом правила: не тронь чужого.
А у нас в заветной шкатулке все выгребли.
И… и сундучок помню. Сестрин. Валялся на боку, а рядом белой грудой – приданое. Скатерти с маками на углах. Простыня свадебная, которую сестра с матушкой вместе вышивали. Сорочки ее. И… и сама она, в углу. Страшная такая. Сейчас вот закрываю глаза и радуюсь, что разум мой тогда был слишком слаб.
И я не запомнила.
Всего не запомнила. Так. Урывками. Как тащила их из дому, надеясь похоронить. Как тыкалась бестолково лопатой в землю, понимая, что силенок не хватит. Потом тащила обратно, в дом. И своих, и… кого сумела. Помню, как стояла перед этим домом и выла, а в руке догорала ветка…
Огонь помню.
Капище, на котором очнулась. А как добрела? Кто ж его знает. Боги… молчаливо пялились на меня. Я у них спрашивала, умоляла, требовала, а они все пялились. Кажется, тогда-то я и поняла, что боги – они не для людей.
Еще помню хутор дядьки Ольсы и собак его. Их перестреляли прямо в вольерах. А самого бросили, всадив очередь в грудь. Он давно должен был помереть. А он дотянул.
Чудо?
Хрена с два.
– З-зима, – сказал он мне, когда я обрадовалась. Я так обрадовалась, что хоть кто-то живой. – Ид-ди… на… на Святиж… Болотами. Тропы найдешь.
Он вдруг закрыл глаза, а потом открыл, и те засветились зеленым.
Это теперь я уже умная, знаю, что у старого Ольсы был дар. Может, не яркий, но все одно сил он давал ему. И берег.
– Слушай. Возьмешь… в печке шкатулка. Третий камень. Деньги. Твои.
– Дядька…
– Заткнись, дура! Слушай. Время уходит. Пойдешь. Я свистну. Мрак доведет. Толковая вроде. И чуткая…
Я моргнула и увидела зеленое пламя над дядькой.
– А вы будто горите… вы… не говорите, я его…
Протянула руку, а дядька в нее вцепился так, что кости затрещали. Мало, что не сломал.
– Вот как даже… повезло… Может, и правду говорили… моя ты… пусть так. Признаю… документы заберешь. Слышишь? По праву. Наказ. Слушай. Не спорь. Доберешься… ищи военных. Наших. Скажешь, дар открылся. Ясно? Там уже помогут. С документами… погодь… Мрак!
На этот крик у него ушли последние силы, но его услышали, и на пороге дома появился жуткого вида кобель. С красными глазами и…
– Ее. Защищать. Хозяйка… она – хозяйка… защищать… Дурак был… прости… надо было забрать… сразу забрать… а я не верил… не хотел… Куда мне дите-то? Вот и отдал добрым людям… но они тебя любили. Я видел, да… любили… но признаю. Силой клянусь! Признаю!
И тогда-то зеленое пламя над ним поднялось, а потом осело на моей коже. Было страшновато, но не больно.
До сих пор не знаю, сколько правды, сколько бреда было в тех словах? Кто ж теперь расскажет.