Время шло, Тимур не менялся – вопросов к жизни у него как не было, так и не появлялось. Он был рад своему месту в жизни, делал всё правильно, по совести, был открыт душою, прямолинеен (из-за чего иногда казался глуповатым), добр к окружающим, слепо шёл за своим другом, старшим товарищем и, можно сказать, братом – Зораном. Шёл всегда прямо, ни разу с дороги никуда не свернув, за что Зоран его и любил.
– Надоело, брат, что я всё покупал, покупаю и буду покупать.
– Ну-у… – Тимур задумался, плеснул себе ещё в рюмку из покрывшегося испариной хрустального графина, поморщившись, выпил, выдохнул, закусил традиционным чёрным хазарским хлебом и изрёк: – В этой жизни, знаешь ли, все делятся на тех, кто покупает, и тех, кто продаётся, и даром, что на дворе великий хазарский социализм, душа людская всё равно продажная.
И то правда.
Веранда ресторана утопала в зелени: цветы, высаженные в длинных красивых горшках по всему периметру, фикусы и пальмы на деревянном настиле, живые букеты на каждом столе, накрытом кипенно-белой скатертью, за верандой – такие пышные и густые кроны старинных деревьев, что не видно было двух улиц, соединившихся в вечном поцелуе на перекрёстке, где бесконечно спешащие пешеходы огибали стеклянный фасад первого этажа ресторана, а пыхтящие машины нервно газовали вперёд, дождавшись зелёного светофора.
Город жил своей жизнью, мужчины и женщины на этой веранде были её хозяевами. В «Цапле» можно было встретить и представителей высшего духовенства, и воинских начальников, и кого-то из правящих, и рабочую элиту. Сливки общества – лучшие из лучших в каждой касте. Зоран с Тимуром чувствовали себя в их обществе как рыбы в воде, заказали ещё горючей, тартар из лосося, закуску из трёх видов европейских сыров и свежего хазарского хлеба.
Посади любого вечно бегущего, стремящегося, краснощёкого молодого паренька – курьера, студента, младшего управляющего, начинающего юриста из рабочей касты или молодого офицера, священника младшего сана, пыхтящего бюрократа из других каст, – посади кого-то из них с той шумной улицы под кронами на веранду «Цапли», и непременно человек почувствовал бы радость от внезапной причастности к элите столицы и жуткую свою неуместность.
Рубашонка из магазина «Чернославский трикотаж» посреди повседневных бриллиантов, европейских шёлковых сорочек и дорогих сумок из кожи крокодила. Метро и автобус против припаркованных у ресторана европейских и американских автомобилей, ввезённых через Славию и Чернославию в три цены, со скрученными опознавательными знаками. Впрочем, разбирающиеся люди прекрасно понимали, что это за автомобиль, какой модели и какого года выпуска, ведь машины капиталистических стран были по-прежнему признаком роскоши среди многочисленного убогого хазарского автопрома.
Чувства такого молодого человека были бы смесью стеснения и восхищения. Он бы запомнил этот обед, оценил бы изысканные блюда и подачу как отдельный вид