– Один негодяй, – сказала женщина с каменным лицом.
– Да ладно, мать, – посмотрел на нее мужчина, – я еще выкарабкаюсь, увидишь. А, мать?
Женщина не ответила. Мужчина весь взмок от пота.
– Оставьте мне свой адрес, – сказал Кестер. – Может быть, нам понадобится водитель.
Мужчина торопливо, но старательно вывел свой адрес тяжелой честной рукой. Я переглянулся с Кестером, мы оба понимали, что должно произойти чудо, чтобы из этого что-нибудь вышло. Но время чудес миновало. Чудеса теперь бывают разве что в худшую сторону.
А мужчина все говорил и говорил, будто в бреду. Аукцион уже кончился. Мы остались одни во дворе. Он рассказывал нам, как пользоваться стартером зимой. И то и дело трогал машину руками. Но потом как-то сразу стих.
– Ну пойдем же, Альберт, – сказала женщина.
Мы подали ему руку. Они ушли. Мы подождали, пока они скрылись из виду, а потом завели машину.
Выезжая со двора, под аркой мы увидели, как старушка с попугаевой клеткой в руках отбивается от ребятишек. Кестер остановился.
– Вам куда? – спросил он старушку.
– Господь с вами, – сказала она, – нет у меня денег на катание.
– Не надо денег, – сказал Отто. – У меня сегодня день рождения, поэтому катаю бесплатно.
Она, недоверчиво глядя, прижала к себе клетку с попугаем.
– Да, а потом выяснится, что надо платить.
Мы успокоили ее, и она села в машину.
– Зачем это вы купили себе попугая, бабушка? – спросил я, когда она выходила из машины.
– А для вечеров, – сказала она. – Как вы думаете, корм-то дорог ли нынче?
– Нет, – сказал я. – А что значит для вечеров?
– Так ведь он говорящий, – ответила она, посмотрев на меня выцветшими старческими глазами. – Будет хоть с кем слово перемолвить.
– Ах вот как… – сказал я.
После обеда явился булочник забирать свой «форд». Вид у него был унылый и сумрачный. Он застал меня одного на дворе.
– Как вам цвет? – спросил я.
– Подходящий, – ответил он, рассеянно взглянув на машину.
– Верх получился очень красивым.
– Действительно…
Он все мялся, не решаясь уехать. Я ждал, что он попытается оттяпать у нас еще что-нибудь на дармовщинку – какой-нибудь домкрат или пепельницу.
Но вышло иначе. Потоптавшись и посопев, он поднял на меня свои в красных прожилках глаза и сказал:
– Подумать только – всего несколько недель назад она сидела в этой машине жива-невредима…
Я слегка удивился, увидев его таким размякшим, и решил, что та бойкая чернявенькая стервочка, что была с ним последний раз, уже начала действовать ему на нервы. Ведь огорчения скорее делают людей сентиментальными, чем любовь.
– Она была очень славная, добрая женщина, просто душа человек, – продолжал он. – Никогда никаких претензий. Десять лет носила одно пальто. Блузки, кофточки там всякие шила себе сама. И все хозяйство было на ней одной, обходилась без прислуги.
«Вот оно что, – подумал я, – новенькая,