Алеев оглядел беседку, посмотрев на свет бутылки, понюхав икру и, оставшись, видимо, довольным и тем и другим, повернул обратно к дому.
По одной из дорожек шла Липа, держа в руках едва распустившуюся ветку сирени. Увидав отца, она нахмурила брови и, всматриваясь пытливо в лицо старика, пошла к нему навстречу.
– A-а, Липа! – улыбнулся Алеев, подставляя для поцелуя дочери сперва свою заплывшую жирную руку, а затем лоб. – Ты что такая хмурая, а?
– Я? Я ничего, папаша, – ответила та, нюхая сирень.
– Сичас к нам Аршиновы приедут.
– Я это уже от мамаши слышала.
– Так ты того, будь с ними поласковее, – проговорил мягко Алеев, критически оглядывая дочь с ног до головы.
– Я со всеми, кажется, любезна.
– Аршиновы – не все… Слышишь?
– Слышу.
– И помни это…
– Буду помнить, папаша…
– Спасибо. Почем знать, вдруг понравишься Ивану Афанасьичу… жених завидный…
Липа молчала. Алеев, прождав напрасно ответа, почувствовал некоторого рода неловкость. Он чувствовал, что ответа не будет, а продолжать разговор на эту тему – то же самое, что вопиять в пустыне. Алеев снял картуз, вытер платком лоб и посмотрел на небо.
– Кажется, дождя нонче не будет? – полувопросительно обратился он к дочери, усердно нюхавшей ветку сирени.
– Кажется.
– Однако я пойду… вдруг приедут, а я не встречу, нехорошо… да и тебе бы не мешало встретить…
– Зачем? Я останусь здесь, папаша.
– Ну, ну, – сделал уступку тот, хотя внутренне и возмущаясь противоречием дочери. – Самовар чтоб был готов…
– Вы домой идете, скажите мамаше! – повернулась та и медленными шагами направилась к беседке.
Алеев посмотрел вслед дочери, нахмурив брови, и быстро зашагал к калитке, выходившей из сада на двор.
У калитки уже стояли Аршиновы, Афанасий Иванович с сыном Иваном, и разговаривали с хозяйкой, просившей жестами пожаловать гостей в сад.
– A-а, гости дорогие! – бросился Алеев к ним, снимая на ходу картуз и раскланиваясь. – Милости просим сюда, на вольный воздух…
Аршиновы вошли в сад и поздоровались с Алеевым.
– Жена, самовар! – крикнул хозяин, держа в обеих руках протянутую стариком Аршиновым руку. – Очень, очень обязан вашим посещением, Афанасий Иваныч, душевно рад!
– Спасибо за ласку! – проговорил Аршинов, держа на отлет шляпу. – А ну-ка, показывай свои владения…
Гости, в сопровождении хозяина, пошли по дорожкам. Иван, прилизанный и припомаженный, шел сзади стариков и рассеянно посматривал на затейливо разбитые клумбы и круглые, как шапки, кусты сирени и жасмина.
Ему было не по себе, майский воздух, запах сирени тянули его за город, туда, в Марьину Рощу, где в одном из домиков жила черноокая цыганка Паша, с которой он свел дружбу в период кутежей и загулов. Маленькая, сухопарая, увертливая, как