Но ответа не получил. Присел напротив.
– Ну, чего молчишь, а?
Та как будто воды в рот набрала, никак со страхом справиться не могла.
Потом увидел Пахом, что руки у нее связаны веревкой спереди. Но не крепко.
– Давно, говорю, приманкой у душегубов работаешь? – В этот раз пришлось спрашивать более серьезно, с нажимом. Заглянул в глаза. Так, чтобы отмалчиваться не хотелось.
– Нет, – выдавила девушка наконец. – М… меня… заставили.
Пахом скептически кивнул.
– Ага. Заставили, значит…
Прислушался. Поднялся. Отступил в сторонку и резко двинул ногой в колено подкравшемуся было пареньку, тому, который поймал летящего напарника, и, видимо, как следует еще не получил. На силу не поскупился, удар получился достаточный, чтобы колено хрустнуло, а парень взвыл белугой, выронил нож из рук, рухнул пятой точкой в траву, а потом и лицом, впился зубами в землю, чтобы крик подавить.
Девица тем временем опомнилась и пустилась бежать.
Догонять ее Пахом не стал. Пусть себе бежит. Трудно сказать, по доброй воле, или нет, но роль приманки ей удалась. Если человек зовет на помощь, как не помочь? Именно на это и был расчет. Ты идешь на крик, а тут как раз поспевают недобры молодцы, да ножом сзади. Не помог нож – найдутся другие способы.
Вот только как-то не очень разумно прошло все. Лучник-дурень раньше времени стрелять начал. Остальные разбойнички силы не особо подрасчитали. Странно как-то все это, не обычно.
Ну да ладно. Разбойники обезврежены. Повязать да в город на суд отвезти бы, как положено. Но где город да суд, а где они… Да и спешить надо. Дома беда. Чувство, что случилось непоправимое, усиливалось.
Как там, дома?
Много повидал Пахом за время странствий. Много несправедливости повстречал, когда сильный и власть имущий слабого обижает. Когда измучен народ. Измучен, и не видит света надежды в этом мире. Потому что нет его. Выдывал беспросветную обреченность на лицах. Когда приходится, скрипя зубами, терпеть и мириться.
И вот сейчас то же самое увидел в родном селе.
Но самое поганое из увиденного – это страх. Коварно прокравшийся в души соотечественников и поселившийся там. Обрекающий и безысходный, тот, что появляется, когда все возможное уже сделано, чтобы напасть одолеть. Появляется. Цапает липкими, холодными щупальцами, обвивает. сжимает. И не отпускает. В жутких муках похоронена последняя надежда на избавление.
Поганый, ломающий, жуткий страх… Таким, всесильным и безысходным, всевластным и вездесущим, неизбывным и бесконечным он становится, только когда даешь власть ему и, обессиленный и потерявший всякую надежду, прекращаешь сопротивляться. Чем больше власти страх получает, тем поганее и невыносимее становится. Как чума заразная и гибельная, обрекает он на муки и погибель, поражает умы и души, доселе бывшие крепкими и здоровыми, светлыми, радостными, жизнелюбивыми…
Но стоит тот страх