Ты, женушка, вижу застреваешь в Петрограде; сначала хотела ехать до 20 мая, потом 20-го, а теперь уже думаешь о конце мая. Что тебя там задерживает, особенно если погода у вас дрянь и дети уже начинают киснуть. Раз жалованье папа может получать и ты решила ехать, по-моему, медлить не стоит. Мои раненые или больные офицеры уже, напр[имер], давно живут на дачах, а тебе и Бог велел. Я думаю, в Петрограде теперь никого не осталось.
Приехал Сережа в нехорошее время, и я очень боюсь, что он может не получить официальный пропуск. Может быть, мне удастся тогда провести его на позиции частным образом, чтобы он мог что-либо видеть и затем иметь материал для рассказов, но в таком случае можно ли ему будет забрать детишек? Вчера к нам приехал доктор-англичанин, давно уже от отца русский подданный, но по-русски все же говорящий с некоторыми заминками. Водил я его кое-где, видел он прожекторы и сигнальные бомбы австрийцев, остался доволен. Был он в Японскую кампанию, под Мукденом попал к японцам в плен и обо всем этом говорит с большим юмором. Очень типичен, как и все они. Ехал сюда с моим капитаном, сломалось у них колесо, и он на лету схватывается с трехколесного экипажа и ну его фотографировать. Мой капитан много хохотал по этому поводу.
Вчера был в соседнем полку и встретился с подполковником Михаилом Данииловичем Неминущим. Он долго был в Андижане, адъютантом в батальоне, и, конечно, всех и всё знает: тебя, меня, папу с мамой, Янцин (Наташу, Мулю…), Эдуардика и пр., и пр… всех по имени, отчеству и полным деталям. Его наиболее свежие воспоминания относятся к тому периоду, когда я был в Туркестане, и ты можешь себе представить, как мы затрещали с ним, сидя в бараке батал[ьонного] командира, под гул орудий и змеино-ласковый свист пуль. Я, конечно, рассказал, как сват выхитривал у меня Мулю и как вместо нее обольстительно подсовывал – как хитрый купец – мне другой товар, расхваливая его на все корки… По-видимому, Мих[аил] Даниилович и это все знал, до английской кобылы включительно. И я, моя золотая драгоценная детка, перенесся в золотую юность нашего брака, и что-то теплое и ласковое охватило мою душу… Мы шли обратно, свистели пули и была артиллерия, но я не чуял ее… я или рассказывал моему спутнику – ротному командиру, – что не успел договорить, или шел молча, и в моей памяти плыли старые обольстительные картины. Это часто вспоминается здесь, и я сам не знаю, по какой ассоциации от боевых и грозных картин разрушения и смерти память летит к другим и далеким, и мечтательно-сладким картинам… вчера это было, конечно, понятно. Подходи ближе и давай малых, я вас всех крепко обниму, расцелую и благословлю.
Буду просить и англичанина найти Сережу. Андр[ей].
Неминущий всем шлет поклоны и страшные приветы…
Позавчера прибыл юнкер. Я его подержу возле