– Пане капитане! Пане Жиркевичу! Добрый день пане!
Я обернулся и вижу – Малчевская машет мне платком. Признаюсь, я очень испугался, ибо мне тотчас пришло в голову, что государь может это заметить и примет это в худую для меня сторону.
Под Калишем сформировали сводную роту из восьми батарейных и четырех легких орудий под командой полковника Лодыгина, а при легких орудиях я поступил тоже в состав этой роты. Прочие же орудия гвардейской артиллерии поступили в особый резерв.
В первых числах апреля или в конце марта мы выступили в новом составе в поход, и тут случилось со мной забавное происшествие. По случаю наступивших жаров полки с места выходили всегда очень рано, а наша артиллерийская рота даже до полуночи. За станцию перед Штейнау мой командир, Лодыгин, с вечера уехал в город, а я остался вести роту на походе. Идучи ночью, рота, не ожидая никакой для себя встречи, одета была в старую амуницию. Версты за две не доезжая до Лигница, когда начинало только рассветать, подъехал ко мне верхом какой-то прусский штаб-офицер и спросил, какая это идет команда и не принадлежит ли рота к гвардейскому корпусу. Получив утвердительный ответ, он объявил мне, что прусский король, желая сделать сюрприз государю, вечером прибыл в Лигниц и послал его навстречу войскам, которые будут проходить, объявить им, что он желает их видеть, а потому посланный попросил меня у самого города несколько приостановиться, пока короля разбудят и доложат ему о прибытии моей роты.
Я тотчас исполнил его требование и, приостановясь, велел людям по возможности прибраться и переменить амуницию, весь же хлам сложить на обоз и на запасные лафеты, которым приказал тронуться не прежде как через полчаса после нашего выступления, рассчитывая, что этого времени достаточно нам будет, чтобы пропарадировать мимо короля.
Едва успела рота пройти с версту, как представилось нам до того невиданное