– Почему вы так долго? – стал возмущаться Ганимед, как только они вернулись.
– Ты что, до сих пор не читал Ницше? – усмехнулась над ним Креуса, как только села в машину.
– Читал, – вяло отозвался Ганимед. – Но он лишь терзал меня «тупыми стрелами» своих измышлений, не в силах затронуть моё сердце, – подмигнул он Креусе.
– Он хотя и понимал уже, что нужно стремиться к власти, но так и не понял, что, прежде всего, к власти над самим собой! – усмехнулся Аполлон над Ганимедом, заводя машину. – А потому и презирал Шопенгауэра и Шеллинга, толком-то не понимая, о чём они ему толкуют.
– И повсюду лез к ним со своей толкушкой! – усмехнулась Креуса над Ганимедом.
– А после того, как я обнаружил его заявление о том, что у Диогена, который преобразился после Пробуждения и жил в бочке, философия собаки, я проанализировал всё его творчество и понял, что у самого Ницше философия собаки, сорвавшейся с цепи!
– Поэтому-то он и вдохновил Гитлера! – усмехнулась Креуса.
– Вообще-то, его всегда вдохновлял Вагнер, – возразил им Ганимед. – На самом деле Гитлер был большой эстет и фанатичный поклонник его творчества, по нескольку часов выстаивая в очередях за билетами на его концерты.
– Для себя и для вовлекавшей его во всё это невестки Вагнера?
– Разумеется, по указанию её отца, идеи которого Гитлер и изложил в своём опусе, пока сидел в тюрьме. На бумаге, которую та ему активно и поставляла. Поняв от отца, что тот не выйдет на свободу, пока не окончит труд.
– Раньше срока?
– Для чего его туда, на самом-то деле, и поместили, – усмехнулся Аполлон, выруливая на дорогу. – Чтобы он закончил уже свою «политическую возню» и приступил к исполнению внушаемой ему её отцом «исторической миссии германского народа!» А Ницше лишь дал ему богатую пищу для размышлений о разлагающем влиянии торгашеского духа на общество.
– С ним-то Гитлер и начал столь активно бороться. Вначале – в пределах своей страны. А затем, замечая это разлагающее воздействие «свободного рынка» и на другие окружающие его страны – чуть ли не со всей Европой! Обещая им вернуть их самим себе.
– И европейцы, тут же поняв, о чём он столь размашисто говорит им, охотно ему сдавались. Как в своё время – Наполеону.
– Считая его «новым гением»! – усмехнулась Креуса.
– Избрав в качестве «мальчиков для битья» торговцев – по наводке Ницше. Чтобы на этом «законном основании» отбирать у торговцев все их деньги и честно нажитое непосильным трудом имущество, побуждая к этому официально признанному разбою всех, кто Гитлера тогда восторженно слушал в предвкушении насилия.
– Вся власть Наполеона и Гитлера, как и их, так называемая, «гениальность», держались исключительно на жажде грабежа! – подтвердил Ганимед.
– О котором все, столь жадно ему внимавшие, только и мечтали! – усмехнулась Креуса.
– Даже усомниться в которой означало – перестать грабить. И признать