«Изящно» – это было ее слово. Она носила зимой шляпку-таблетку и капроновые чулки, а дома шелковое кимоно с вышитыми бабочками. Самым ужасным было появиться перед людьми без макияжа. И хотя бедность душила, все грубое было для нее неприемлемо. В эпоху, когда со страниц прессы, с теле- и киноэкранов смотрели женщины легкого поведения, а всякая девушка мнила себя «Красоткой» и ждала своего Ричарда Гира, Лариса носила длинные юбки, читала классику, писала стихи и не ходила на дискотеки. У нее был молодой человек – студент, сын уважаемых родителей, и они планировали со временем пожениться, хотя Олег был недоволен, что она не учится, а работает вульгарной продавщицей: «Это не твое, – был его вердикт, – когда я закончу институт, ты пойдешь». Впрочем, сам он учился на дневном, и о том, чтобы подрабатывать, не могло быть и речи. «Ты же не хочешь, чтобы я разгружал вагоны». Она не хотела. Он был очень красив, она постоянно рисовала его портреты во всех тетрадках и любила его ничуть не меньше, чем своего изящного кота.
Визиты Олега обставлялись просто: он приносил пару сдобных булочек, а она ставила чайник. Поскольку запастись хлебом насущным не представлялось возможным (у Ларисы не было холодильника, как, впрочем, и телевизора), а охотиться на продукты ежедневно выше человеческих сил, от домашних обедов пришлось отказаться. Ходили в столовую на улицу Кирова или на Проспект Мира.
На работе раскормленные и густо накрашенные тетки Ларису презирали за литературную речь, натуральные волосы и отсутствие модных шмоток, но постоянно использовали ее для урегулирования конфликтов с покупателями. Она подходила к крикуну, хлопала ботичеллиевскими глазами, называла его сударем, и скандал тихо сходил на нет. «Тебе бы в психушке работать, буйных усмирять», – говорила заведующая.
Молодой человек с вечно опущенными длинными ресницами и наполовину седой головой появлялся в галантерее раз в месяц – гэдээровские лезвия бывали только здесь. Что-то было в нем такое скромно-застенчивое, что наводило на мысли об иной эпохе. Он не принадлежал этому миру, этому грубому веку. Лариса, трепеща, подавала ему товар, а он, так же трепеща, брал. И если случалось, что их руки соприкасались, вздрагивали и краснели оба. Товарки смеялись. То, что она не вписывалась в мир торговли, это само собой, но что еще и покупатели такие бывают – вот это цирк! Лариса отнюдь не была ангелом, но по мере сил старалась не реагировать на этого парня. Может быть, хотела остаться верной Олегу, а может быть, боялась, что это увлечение, если дать ему волю, все сметет на своем пути. Кажется, правильно боялась. Когда наступило лето и Лариса увидела его без пальто, в сознании ее произошел переворот покруче того, что замутили большевики.