учебников, не говоря о том,
как подойти к глубинной, тайном сути…
– Мне, знаешь, что-то верится с трудом,
что ты реализован в этой мути
долгов, самодостаточен…
– Само-
влюблен – мне только что ты резко бросил.
– Не без того.
– Когда пошло на осень,
иное тянешь на гору ярмо.
Кому и как итожить: прав – не прав,
наполнен – пуст, избыточен – бездарен…
– Ну, братец, у тебя однако нрав!
Наверное, студент твой благодарен
за скачку, где то ступор, а то прыть
в одной упряжке. Как же – мы новатор!
– Ирония… Подскажет alma mater
не как учить детей – чему учить?
Ты вот всезнающ, ну-ка, подскажи,
как, не разрушив первозданной ткани,
наставить их не поддаваться лжи
своей ли, общей?
– Что тебе метанья
чужие, коль тобою избран путь
повыше, ты как будто провожатый
в иную даль…
– Отрыв весьма чреватый —
поэт всегда учитель хоть чуть-чуть,
пускай по правде только о себе
и пишешь.
– Обо мне, мой друг, как будто.
– Лирический герой не по злобе
в запасниках, как в таре netto c brutto.
Ты в упаковке: и не ученик,
и не учитель – все, как я настроен.
– Нас, кажется, в теории по двое.
– Ну, раз тебе так хочется, двойник.
Но сомневаюсь, чтоб тебе пришлось
так дорого выплачивать за ренту
познания.
– Ты прав, бываем врозь,
по форме ты учитель – я в студентах,
ты мастер – но и я на той скамье,
на краешке на самом примостился.
– Скажи, что ты на старости женился,
завел ребенка и погряз в семье!
– Постой, не уследить: то вверх, то вниз
несется мысль – моя же роль какая?
– Ты – это мой с эпохой компромисс.
– Твой идеал?
– Посыл родному краю,
который в сотый раз обходит бог,
как и меня, что мнется оробело.
Ты тот, кем я хотел бы… но не смог,
дистанция меж помыслом и делом.
5
Снова кроет осень сухой листвою
те тропинки строк, где мы шли с героем,
громко споря иль, может, молчком, без звука…
Не пытая, какая грядет, разлука,
что писать мне, в какую податься тему,
где смогли бы ужиться с эпохой, где мы
не терзались комплексом неприятья.
Так случалось в России: родные братья
не одним шли путем, коли время круто,
но в итоге вернулись к тому редуту,
что заброшен октябрьскою порою,
где покроет осень сухой листвою
уходящий век, провожая воем
за кровавость, за бездуховность и за
лагеря, ощутивших конкретность «измов»,
за который больше стыдно, чем больно…
Неужели ж