В библиотеке Марион уселась в свое любимое кресло эпохи Людовика XV, обитое затканным золотыми розами светло-бежевым плюшем и стоящее перед самым камином. Ее платье было почти такого же песочно-желтого оттенка, и, когда на него упал оранжевый отсвет пламени, Майкл невольно подумал, что она прекрасна. Вернее, почти...
Когда-то Марион действительно была очень хороша собой, но сейчас ей уже исполнилось пятьдесят семь, и время не пощадило ее. Светлые, цвета спелого меда, волосы начали седеть, вокруг глаз залегли глубокие морщины, а в лице, где некогда буйствовали яркие краски лета и ранней осени, теперь царило холодное предзимье. Живость и непосредственность, когда-то сквозившие в каждой ее черточке, были вытеснены теперь другими заботами – главным образом заботами делового свойства, – и васильковые глаза Марион все чаще и чаще казались серо-стальными.
– Мне почему-то кажется, ты приехал, чтобы сказать мне нечто важное, Майкл. Что-нибудь случилось?
Ее голос казался спокойным, но в уме Марион лихорадочно перебирала все возможные неприятности. Майкл разбил чужую машину. Сделал ребенка понравившейся девчонке. Подрался в баре. Все это, разумеется, ничего не стоило уладить, лишь бы только Майкл ничего не скрывал. «Хорошо, что он приехал...» – подумалось ей.
– Да нет, ничего не случилось, просто мне хотелось кое-что обсудить с тобой...
«Обсудить...» – Майкл поморщился. Похоже, он выбрал не самое удачное слово, но поправить было уже ничего нельзя. Ему следовало сказать матери, что он приехал сюда, чтобы сообщить ей нечто, поставить ее в известность о своих намерениях, ибо обсуждать здесь было нечего.
– Мне кажется, нам пора поговорить откровенно, – добавил он решительно.
– Можно подумать, что обычно мы с тобой не откровенны, – парировала Марион.
– Не во всем. – Теперь во всей его позе читалось напряжение. Чтобы избавиться от него, Майкл даже наклонился вперед в своем кресле, однако это не помогло. Спиной он чувствовал устремленный на него взгляд отца, и это заставляло Майкла нервничать еще больше.
– Мы никогда не говорили с тобой откровенно о Нэнси, мама.
– О ком? – Голос и взгляд Марион выражали такое равнодушие, словно она впервые слышала это имя, и в какое-то мгновение Майклу даже захотелось ударить мать по щеке, чтобы с нее слетела эта маска притворства.
– О Нэнси Макаллистер. О моей девушке.
– Ах да... – Последовала непродолжительная пауза. Марион рассеянно тронула кончиком пальца лежащую на блюдце серебряную эмалевую ложечку, и та негромко звякнула. – И в каком смысле мы не говорим о ней откровенно?
Глаза Марион словно бы подернулись тонкой ледяной коркой, но Майкл не собирался отступать.
– Ты делаешь вид, будто ее не существует. И я, в свою очередь, старался не напоминать тебе о ней, чтобы не расстраивать лишний раз, но... Видишь ли, я собираюсь на ней жениться. – Он перевел дух и откинулся на спинку кресла. –