Глава 4
Но вместо просьбы я выдохнула:
– Дурак. Отпусти. Я не шутила насчет месячных! А ты… Бесстыжий совсем, если лезешь к девушке в трусы в такие дни! Бесстыжий говнюк.
В ответ мужчина и ухом не повел.
– Это неэтично!
– А? – фыркнул и загоготал. – Ты мне еще про мораль басню расскажи.
Совсем ничего его не берет.
Волк смотрит мне в глаза, будто расстреливает в упор, и медленно оттягивает вниз резинку моих трусов.
Легкая прохлада коснулась лобка.
Я резко вдохнула воздух через стиснутые зубы. Чувствовала себя ужасно неуютно!
А он…
Держался невозмутимо. Король положения.
Дернув вниз трусы еще немного, Волков опустил взгляд, присмотрелся.
Наверное, заметил белый шнурок тампона. Он подтвердил мои догадки фразой:
– Угу. Вот и хвостик.
– Убедился? – прорычала я, покраснев, как рак.
Волков сжал пальцами нить от тампона, чуть-чуть потянул. Я завизжала:
– Не трогай, это мое! Это мне нужно! Нужно там, где оно было вставлено! На место верни!
Мужчина сощурился, улыбнулся:
– Ты хорошо подготовилась. Инсценировала…
– Это, блин, реально то самое!
– Пиздишь! – фыркнул презрительно. – Явно с подругой спелась и решила меня прокатить вхолостую. Думаешь, просто так задницей передо мной покрутишь, скажешь, что с красными днями, и все? Я тебе, че, лох, чтобы на слово верить?! Нет! – упрямо мотнул головой и…
Блять.
Он резко вставил в меня средний палец.
Прям туда.
Прям вставил.
Глубоко.
До последней фаланги.
Я икнула.
Чуть не сгорела со стыда.
– Мокро, – прокомментировал Волк. – Мокро и горячо!
Заткнись, умоляла я его мысленно.
Вслух от шока ничего сказать не могла.
Но мысленно орала ему: заткнись же!
А-а-а…
Еще лучше… Сгинь. Под землю провались, сгори в аду!
Нет, такого бесстыжего и в ад не примут! Для него даже черти слишком целомудренные.
– Сейчас проверим, какая из тебя пиздатая врушка! – хмыкнул Волков, прокрутил палец и медленно вынул его.
Я закрыла глаза, трясясь от эмоций.
– Хм… – задумчиво произнес Волк. – Странно. Я думал, ты врешь.
Блядский сраный стыд был ничем по сравнению с тем, что я чувствовала.
Так меня еще никто не унижал.
Теперь я навсегда запомню этот момент и просто никогда в жизни не смогу посмотреть на Волкова, как на сексапильного мужика.
После такого я вообще фригидной стану!
Для меня Волк теперь – это олицетворение самого стремного и унизительного, что только можно почувствовать.
Волков подтянул вверх мои трусы, но лосины натягивать не стал. Может быть, он просто уйдет?
Должна же в нем взыграть брезгливость. Пусть хотя бы отвернется, чтобы помыть руки, и я сразу же сбегу.
Вот только уходить он,