– Продала несколько работ, – даже не покраснев, солгала я. С этого момента и началось мое вранье.
Поначалу я не считала это враньем. Я оттягивала рассказывать про Стаса, поскольку все было слишком свежо и зыбко из-за стремительности, с какой начался наш роман. Нет, не роман, это поверхностное слово, звучит как проходная интрижка, а со мной происходило совсем иное, что-то невообразимое, перевернувшее мою жизнь, мои представления, всю меня. Я обнаружила в себе то, чего, думала, во мне нет – оказалось, что я ревнивая. А вранье началось позже, когда я почуяла, что Стас многое от меня утаивает и манипулирует мной.
– Не в первый же раз продаешь, раньше ты так не светилась, – произнесла бабушка. С ее дотошным характером ей надо было в следователи податься.
– Мама дома? – перевела я ее внимание на другую тему.
– Дома.
– Уже спит?
– Нет, сидит у тебя в комнате.
Я обрадовалась. Неужели ждет меня, чтобы извиниться за свою выходку? Однако шевельнулась досада: к матери входить без разрешения запрещено, а она сама запросто врывается ко мне, да еще в мое отсутствие.
Мама стояла около моего рабочего стола и рассматривала лежавшие на нем рисунки. Неожиданно! К моему творчеству она проявляла вялый интерес. Почему – не знаю. Видимо, считает меня бездарностью. Услышав мои шаги, она обернулась. На ее лице, уставшем от долгого дня, ни тени улыбки. Судя по всему, она недавно вернулась. На ней было то же изящное черное платье, в каком я видела ее у театра. На шее – цепочка-волосок, на запястье – волосок-браслет. В ушах золотые капли-сережки. Украшения мать любила не доминирующие, едва заметные. Я невольно ею залюбовалась, хотя меня смутило, что она разглядывает мои рисунки – среди них лежал незаконченный портрет Стаса.
– Ты что-то ищешь? – спросила я с ноткой укора.
– Нет, рассматриваю твои работы. – Она обежала взглядом комнату. – Я не знала, что у тебя такое количество картин.
– Ты же редко ко мне заходишь, – попрекнула я, хотя ее проснувшийся интерес воодушевил.
– Тесновато здесь, живешь и работаешь в одной комнате, – пропустив мою реплику, произнесла она.
– Я люблю работать дома. У многих художников такие же условия.
– Если у кого-то плохие условия, это не значит, что у тебя должны быть такие же. Тебе нужна мастерская, тогда не придется ездить к клиентам на дом и делать портреты в мастерской друзей.
– Мне так нравится, и друзья не возражают. Я прихожу, когда их там нет.
– Это ты только говоришь, что тебе нравится, – поставила она под сомнение мою искренность. – Думаю, что от просторной мастерской ты бы не отказалась. Я могу помочь. У меня знакомые сдают помещение для художников, оно сейчас освободилось, берут они недорого, с деньгами я помогу. Там все удобства: кухня, ванная, ты даже сможешь там ночевать.
С чего это столь внезапные щедрость и забота?
– То есть ты хочешь меня выселить, чтобы, наконец, от меня избавиться?
– Не говори глупостей!
– Ты