Отлично помню, что дочь взяла у меня ту черную тетрадь через полгода после ухода моего мужа и ее отца к двадцатидвухлетней девке. Я в свои цветущие сорок ему в его дурманящие мозг пятьдесят оказалась не нужна. Сначала Арина выслушивала мои проклятия в его и разлучницы адрес сочувственно. А потом вдруг заявила: «Ни от чьей мамы муж не ушел, только от тебя. Как-то другие женщины держат мужчин, сохраняют семью. Но ты все время пашешь и никак не можешь похудеть. Если папа тебе не был нужен, то ты бы хоть обо мне могла подумать?»
Да, задним умом все крепки. Через десять минут после этих слов я уже понимала, что она защищалась от кошмара. Мы, взрослые, могли действительно возненавидеть друг друга и разойтись. А ребенок любил и маму, и папу, был хорошим, послушным, его просто не за что было бросать. И девчонка предпочла обвинить в разводе меня. Ошалев от детской глупости и жестокости, именно за эти десять минут я успела обозвать ее предательницей и дочерью предателя и влепить крепкую пощечину. Разумеется, потом я объяснялась. Мол, если бы не пахала, не содержала мужа в девяностые, он никогда не выбился бы из нищеты. Каюсь, с диетой и фитнесом затянула, но у меня было всего пятнадцать килограммов лишних, это не тот вес, который вызывает отвращение. Тем более что сам он далеко не атлет. Дочь хмурилась и брезгливо кривилась. Я от души извинилась. Но Арине понадобился дневник для того, чтобы изливать душу. Значит, она меня не простила. Простила ли отца, я не знаю.
Тот случай вправил мне мозги. Я мигом перестала буйствовать в разговорах с уже бывшим, но все еще что-то выяснявшим со мной мужем. И спокойно, но упорно жала в одну точку: «Милый, дитя не виновато в том, что ты меня разлюбил и расхотел. Оно не должно нищенствовать и пропадать пропадом из-за этого». И вообще, уйти от женщины – дело житейское. Но обездолить собственного ребенка может только подонок. Я постепенно угнездила в нем желание откупиться. У него уже подросли двое сыновей от той усиленно молодящейся теперь вертихвостки, но он до сих пор ежемесячно переводит нам с Ариной тысячу долларов. Вот уже двадцать лет я честно делю их пополам и кладу ее долю на ее счет, мою – на мой. Ни она, ни я до сих пор ни разу не воспользовались этими деньгами. Но то, что они у нас есть, придает обеим уверенности. Только не совсем понятно, в чем.
Как бы колюче дочь ко мне ни относилась начиная с подросткового возраста, она доверчивая и легкомысленная. Оставляла все свои дневники в среднем ящике письменного стола. А я их читала и не стыжусь этого. Когда ты одна отвечаешь за ребенка, любой ненавязчивый, то есть, в сущности, тайный, контроль за ним допустим. Я была в курсе проблем, которые возникали у Арины. И полагаю, по-умному направляла ее. Сглупила только однажды. В двадцать лет она решила переспать с сокурсником ради того, чтобы наконец лишиться девственности. Ее рассуждения были жалки: чистая девочка убеждала себя, что ей необходимо немного испачкаться и быть как все. Обычно