Неволшебник. Александр Воробьев

до того много, пока у неё не вырастет характерный живот. После наращивания отец и мать отсоединяли выросший пластилин и придавали ему форму. В то время, как они делали это, они должны были любить дитя; после окончания лепки, ребёнка оставляли на родительской постели на три дня. Если по прошествии трёх дней малыш не двигался, значит, родители недостаточно любили этого ребёнка, чтобы он ожил. По крайней мере, Алёше так рассказали его родители, отвечая на его вопрос о происхождении детей. А то, правда это была или нет, сам Алёша не знал, он был равнодушен к этим делам.

      Всё-таки, пальцев не было, и Алёша не пытался это исправить. Вероятно, не было и большой нужды. Так или иначе, не это занимало его в тот момент, когда он зашёл в свою кабинку, закрыл за собой дверь, затушил освещение зала, направив туда свой светлый взор, и запустил фильм.

      Часть вторая

Рисунок четвёртый

      Проектор бросил изображение на экран: 5, 4, 3, 2,1… Так рождался каждый фильм.

      – Начали… – прошептал Алёша.

      Зрительский зал, вместе с его покорным слугой, расположившимся в своём неприступном кабинете, принялся внимать зрелище. Открывающим кадром, выплывающим из томной поэзии тихого шума аудиоаппаратуры, включённой, но пока не транслирующей звук, и пустого на картинку экрана, был пластилиновый человечек, выходящий из-за левого края камеры и движущийся к правому, уныло смотря себе под ноги и держа руки в каких-то карманах. Человечек шёл так и дальше, измеряя шагом неопределённое пространство, пока не остановился посреди кадра, медленно переводя взгляд откуда-то со своих стоп прямо в объектив. В это мгновение кадр замирал, что было очевидно по его поблекшей палитре, какую приобретали остановленные кадры, которые вот-вот обогатятся видеоэффектами, и в голове человечка открывалось некрупное отверстие, из которого на зрителя струился почти ослепляющий свет, забиравший большую часть верхней половины кадра. Под ногами человечка проявлялась надпись «Пластфильм».

      Один зритель из срединных рядов несколько встревоженно оглянулся на Алёшину кабину, прежде чем сбросить подбородок на кулак, облокотившись на рукоятку сиденья, и приступить к просмотру. Алёша это заметил.

      Шла пятнадцатая минута девятого, и фильм уже демонстрировал приличное зрелище: были показаны кадры с недавнего марша-протеста против пластмассовых изделий, где сцена того, как пластилины вместе бросают оземь кусок пластмассы, а затем в яростном безумии пытаются его поджечь, вызвала восторженный смех у зрительского зала, даже своего рода патриотическое чувство. Это групповое переживание было усиленно чувством, всякий раз возникающим хотя бы у одного присутствующего в зале, будто: «Мы созерцаем нечто великое». Необъяснимо, чёрно-белая картинка на экране кинотеатра у некоторых вызывала удивление, словно они видят подобное впервые или уже видели, но восхищаются. Можно было подумать, что зал кинотеатра, где транслировались фильмы никак иначе, кроме как в чёрно-белой гамме,