С Енотом все понятно. Он как тот ротвейлер, которого пять часов выгуливать бегом надо, или какая там порода от спокойной жизни взрывается, словно хомяк от килограмма динамита. Беспокойная у него натура, как и положено его тотемному животному. А тут он, считай, два месяца на костном вытяжении был, теперь на костылях – тоже не побегаешь, и сегодня ему даже пострелять не удалось. Явно сегодня что-нибудь отчебучит скандалезное. Надо бы с ним ухо востро держать: вроде бы он пока меня не цапал, но черт его разберет. А так умеет он устроить бурю в стакане и на ровном месте. Ильяса дважды мешком накрыл, причем с самым невиннейшим видом – то посочувствовал ему, что тяжело, конечно, быть у жены под каблуком, то попросил Андрея рассказать про снайперские премудрости – вот заодно и Ильяс послушает, ему же надо учиться, он же тоже типа почти снайпер. Надежде что-то невзначай сказал насчет нашего совместного проживания – она сидела потом, брови хмурила. Своего начальника – Ремера постоянно подкалывает. Тот, правда, подчеркнуто наплевательски относится к выпадам, даже наоборот – начинает интенсивно соболезновать ранению подчиненного, проявлять отечески душевную заботу, отчего начинает корчить самого Енота.
Но пока его можно не опасаться – Енот на боевом выезде и Енот в мирной обстановке – два разных зверя. Если его и не удавили еще, так только потому, что во время «дела» он совершенно адекватен и здорово полезен.
«Найденыш», не дожидаясь выгрузки из грузовиков, сваливает прочь. Енот, плюнув вслед, ушкандыбывает на костылях куда-то в сторону барахолки. Вполне бы могли его подвезти, но он то ли гордый слишком, то ли злобу так выпускает. Оба грузовика вкатываются в мрачноватый готичный парк, где расположен тот самый госпиталь, который дебютно чистила уже широко известная сейчас артель алебардщиков – первый опыт зачистки здания холодным оружием. Встаем, не доезжая памятника Исаеву с его известным девизом: «Жизнь мчится стремительно – спешите трудиться!» Я помогаю таскать короба и свертки, надеясь, что это продлится как можно дольше и понимая прекрасно, что это хоть как-то отсрочит мое неизбежное фиаско в плане сдачи лаборатории в эксплуатацию. С сильным опозданием в голову приходит, что надо было снять на видео хотя бы, что где стояло. Не подумал вовремя. И Надежда куда-то делась.
Появляется она за пять минут до конца таскания и складывания. Грузовики с грузчиками сваливают прочь, остаемся втроем – Надя привела с собой какого-то сохлого мужичка, довольно старого – лет за пятьдесят, худющего, с какой-то тонкой, пергаментной кожей, большими залысинами и острым носом. Первая ассоциация – шибко старый Буратино. То есть свою мечту стать живым мальчиком деревянный исполнил, да поздновато. Но наша медсестричка обращается к нему подчеркнуто с уважением – впрочем, довольно фамильярно называя его «дядя Костя».
– Все сгрузили? – спрашивает она меня.
– Все, – печально отвечаю