Шагая к дому, Вилька не озирался по сторонам: всё вокруг привычно, освоено, протоптано в сапогах и резиновых кедах. На обломках бетонных плит ржавыми дикобразами после битвы торчат пучки арматуры. Асфальт, проминавшийся от ходьбы, навевал мечту о ночной прохладе. Чугунные люки, гремевшие под ногами (заманчиво прыгнуть на них с разбега!), манили рухнуть в коммунальную бездну, обещая, что она ничем не уступит по занимательности Дантову аду. Желающих, однако, не находилось. Мигнул на пыльном стекле заблудший солнечный зайчик, и Вилька замер, свой лоб едва не раскроив. К одной из граней бетонного столба, освежившего в памяти взрослого Вильки забытое творение скульптора Мухиной, приклеено было частное объявление. Корявые буквы на клочке оберточной бумаги очень спешили, они наезжали друг на друга, сминались и вновь рассыпались веером. Кому и зачем? Это мне, понял Вилька. И, задыхаясь, прочёл: «За тобой следит призрак с видеокамерой. Через минуту он превратит тебя в глиняного болвана. Посадит рядом с другими и будет забавляться, кидая хлебные шарики». Объявление ввело Вильку в ступор, и кто-то буркнул над ухом:
– Уходим, покуда дятел в отключке… да тише ты! Соседи … (далее неразборчиво).
Дверь скрипнула и закрылась. Не помня себя, Субботин поднялся, выскочил в коридор и чуть не сбил с ног Михеева, степенно обряжавшегося перед зеркалом в потёртый офицерский плащ старого образца.
– Кто тут? К кому сейчас приходили? – задыхаясь, спросил Субботин.
– К тебе, спекулянт и лавочник! – отозвался Михеев. – Только что вышли. Ключи мои пока что верни! На всё про всё один боекомплект.
Субботин осознал: опять ничего не ясно. Вернулся к себе, потирая ноющие виски, окинул комнату взглядом и поплёлся на кухню. Сварил крепчайший кофе в старой армянской джезве, оставшейся от бывшей супруги при разводе как часть недвижимого имущества. Неуловимо быстрыми движениями риэлтор сварганил тесто, испёк румяные хачапури и с наслаждением угостил соседей. Это было частью ритуала, каждый жилец