Доктор Биш сокрушенно вздохнул.
– Что ж, хорошо, мистер Дойл. Вот ваши бумаги. Закон позволяет вам наблюдать сына всякий раз, как вы подадите соответствующее заявление. Поскольку период недифференцированной подготовки для него завершен, вы также вправе беседовать с ним на протяжении девяноста минут.
– Наедине?
– Данное время вы можете провести с ним вне пределов Центра, – объяснил доктор Биш, придвинув к Дойлу бумаги. – Заполните эти бланки, и я распоряжусь доставить Питера сюда.
С этими словами он смерил стоящего перед ним человека оценивающим взглядом.
– Надеюсь, вы не забудете, что любые эмоциональные переживания на данной критической стадии могут весьма серьезно замедлить его дальнейшее развитие. Он выбрал свою область деятельности, мистер Дойл, и мешать его профессиональному росту, в том числе посредством неосознанных ситуативных блоков, недопустимо. На протяжении периода обучения Питер общался только с нашим техническим персоналом. К контактам с другими человеческими существами он не привык. Прошу вас помнить об этом и быть осторожным.
Дойл, не ответив ни словом, сгреб со стола бумаги и выхватил из кармана самопишущее перо.
Узнать сына, вышедшего из бетонной громады Центра в сопровождении пары роботов-служителей, оставивших его в нескольких ярдах от наземного автомобиля с Эдом внутри, припаркованного возле парадного входа, ему удалось далеко не сразу.
– Пит! – окликнул Эд мальчика, распахнув дверцу.
Сердце в груди затрепетало, заныло. Сын, щурясь на ярком солнце, подошел к машине. День был на исходе, стрелки часов показывали почти четыре. Ветерок, веявший над стоянкой, шуршал парой газет и еще каким-то бумажным мусором.
Питер оказался худощавым и стройным. Огромные темно-карие глаза он явно унаследовал от Эда, а вот светло-русые волосы скорее от матери, Дженет. Впрочем, подбородок ему тоже достался отцовский – угловатый, твердый, правильной формы. Окинув сына взглядом, Эд невольно заулыбался. Надо же, девять лет… целых девять лет миновало с тех пор, как робот-санитар вынул из ванночки на тележке решетчатый лоток, показав ему крохотного, сморщенного младенца, красного, как вареный рак!
С тех пор Питер здорово вырос, превратился из младенца в гордого, стройного, ясноглазого мальчугана с выразительным, чистым лицом.
– Пит, – заговорил Эд, – ну, как ты тут, черт побери?
Мальчишка, подойдя к дверце автомобиля, безмятежно взглянул в глаза Эда, оценивающе оглядел и машину, и робота-водителя, и грузного, не первой молодости человека в мятом твидовом костюме, неуверенно улыбающегося ему.
– Садись. Полезай сюда, – сказал Эд, сдвинувшись