И «Сдаётся…»
Ты проходишь, как осень, в какой-то
Блестящей обновке,
Я, в обносках, смотрю на Луну,
Как на свет из колодца.
Эта жизнь – только сон. Что не сон —
Несусветная небыль…
Я сменю обстановку – в Покров
По маршруту уеду.
Там построю свою остановку,
Открытую небу,
Чтобы капли его принимать
По сто граммов к обеду.
У бутылки и форма-то —
Как у трубы у подзорной:
Приложись – и увидишь во тьме
Уходящие вёсны…
На обочинах густо, без плёвел,
Посеяны зёрна.
А на Млечном пути прорастают
Волшебные звёзды…
На дорогах Земли по обочинам —
Зёрна, зёрна,
А на Млечном пути по обочинам —
Звёзды, звёзды…
Только если с орбиты сойти, то вокруг —
Просторно.
Жаль, что мы узнаём обо всём этом.
Слишком поздно.
Я пою
Я пою о ней, нервной, шальной и упрямой,
Нездоровой психически, глупой и злой,
Той, что тысячу раз находил и терял я,
С кем горел, да подёрнулись угли золой;
Я пою о ней, нежной, простой и красивой,
Отрезвляюще мудрой, навеки одной,
Для которой у неба тепла я просил бы,
Если б мир наш накрыло волной ледяной;
Я бы вовсе не пел, да она зазвучала,
Я откликнулся сердцем и тайно постиг —
Только с ней отыщу я начал всех начало,
Даже если для счастья отпущен лишь миг.
Шарлиз
Влюбился мой сосед. Такое дело!
Забыл про сон.
Врозь до утра душа его и тело.
Хрипит шансон.
Гремят бутылки. Жарится картофель.
Визжит братва.
В подъезде курит хмурый Мефистофель.
Табак – ботва.
Вздыхает: виновата снова юбка,
Со всех сторон.
Возлюбленная этого ублюдка —
Шарлиз Терон!
Лицо её попалось на обложке,
Взглянул – пропал…
И это он ещё не видел ножки,
Миф, идеал!..
Гася окурок, повернулся в профиль,
И я узнал:
Соседу он же сам, коварный профи,
Достал журнал…
А тот, на весь район теперь икая,
С балкона вниз
Ревёт, и криз, и кризис накликая:
«Приди, Шарлиз!!!..»
Увидел нас: «Вам хорошо – не пьёте!..
А я в г… огне!..»
Есть вещи посильней, чем «Фауст» Гёте.
Поверьте мне.
Люсь
Я здесь проездом из Рязани в Суздаль.
Но задержался, встретив тебя, Люсь.
Я в девяностых провожал Союз в даль,
В которую и сам теперь стремлюсь.
Весь наш приют – в кафе обычный столик.
И мы вдвоём за ним – почти семья.
– Поэт, бродяга, но не алкоголик, —
Так Люсе о себе ответил я.
Ведь