– Понятно. А здесь-то, что со своей скрипочкой делаешь, тутошний, ты наш? – Весело и легко рассмеялся, Олег Леонидович.
– Ничего, хожу вот, слушаю.
– А, свинговать, где научился?
– Это, что такое – свинговать? – Миша застеснялся своей безграмотности. – У нас в училище не преподают.
– Ну, не преподают, и ладно. Что-то еще сыграть можешь?
– Не знаю. Наверное, все, что скажете.
– Вот, нахал. Вы только гляньте на него, ребята. Все, что скажете. – Лундстрем повернулся к пианисту – Сема, дай-ка, что-нибудь из Гудмена.
– Без проблем. – И Сема заиграл на рояле тему одной из композиций Бенни Гудмэна, «Давайте радоваться». Олег Леонидович протянул Мише скрипку.
– Валяй, парень, включайся. – И легко подтолкнул нашего Мишаню в сторону рояля.
Миша взорлил. «Хаву Нагилу» он знал вдоль и поперек много лет подряд. Она жила в его душе. И, хотя, он ни разу не импровизировал на эту тему, нынче произошло все, как, само собой, разумеющееся, легко и свободно.
Не могу не отметить, как рассказывал сам Миша много позже, так он никогда больше не играл. Душа его парила. Смычок сам, то едва касался струн, то гулял, перескакивая с одной на другую, а то и впивался в них, во все сразу, будто пытался порвать, уничтожить скрипку, покончив с этим кошмаром.
Кошмаром сам Мишаня назвал тот момент, уже потом. Но, тогда, как, опять же, он рассказывал, чувствовал, нет, пожалуй, не чувствовал, а на самом деле, ощущал себя, не Мишей Маргулисом, а кем-то другим. То ли богом, то ли, наоборот, а черт его знает, кем, наоборот. Может, и этим самым чертом, вселившимся не только в него, но и в его совсем простенькую скрипочку. Но, тем не менее, это была такая музыка… такая музыка…
Я ее слышал. И скажу, что, лучше и, главное, откровеннее, никто, никогда не играл, во всяком случае, в те времена и в том месте. Такой «Хавы Нагилы», до сего дня, не слышал никто.
И когда Миша, рванув, в последний раз смычком по струнам в бессилье опустил руки, еще долго в воздухе звучал последний аккорд. А, в ушах присутствующих, металась гулкая тишина.
На этот раз аплодисментов не было..
– Да, парень, – Олег Леонидович глянул в упор на Маргулиса. – Можешь. Ничего не могу сказать. Можешь. Что скажешь, Сема? – Обернулся он к пианисту.
– Может, – Подтвердил Сема. И еще раз добавил. – Честно, может.
– Ну вот видишь, и Сема со мной согласен. А, чтобы Сема похвалил, дорогого стоит. А, что, Володя, – обратился он к Бержицкому, – отдашь мне парня? Или самому нужен?
– Да парень-то вроде в свободном полете. – Улыбнулся Бержицкий. – Так что решать не мне.
– Ну, ладно, ладно, не тебе. – Олег Леонидович подошел к отдельно стоящему столику, заставленному напитками, плеснул в два фужера по грамульке коньяка, с фужерами подошел к Маргулису. – Употребляешь? – Спросил, и протянул Мишане фужер.
– По праздникам. – Слукавил Миша. –