Когда ему ещё не было сорока, он отнял активы у одного человека. Были они знакомы шапочно по той, предыдущей жизни – здоровались, встречаясь в коридорах с ковровыми дорожками. Актив был большой, сложный, требующий постоянного внимания, и чтобы превратить его в часть Фонда, Павел Максимович потратил много сил и времени. Именно опыт превращения актива в полноценный и исправно работающий ресурс дал ему понимание, что его власть тем эффективнее, чем лучше он знал тех, кем управлял. Знание их скрытых сторон – страстей или простых предпочтений – давало ему возможность, как он думал, использовать их лучше. Это был сложный процесс, и нередко он вспоминал Шекспира: «Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой?»[7]– и соглашался с владельцем конторы «Слуги короля»[8], что это нелегко. Одновременно нагло воображал – будь среди его подчиненных принц Датский, он и его увлек бы и заставил трудиться на себя.
Работа с активом была скрупулезной, изматывающей. В отличие от того, как он этот актив отнимал. Там был простой принцип «кнута и пряника» – способ управлять рабами, «дворней». Бывший владелец купился на «пряник» и не боролся. Вероятно, предугадывая «кнут», но скорее всего, его устроило то малое, что он получил. Где он сейчас? В Праге или в Роттердаме? Тихо доживает в тепле и в спокойствии.
Машина съехала с шумной улицы в тенистый переулок и остановилась у церкви Живоначальной Троицы.
В правом Богородичном приделе отец Михаил отправлял таинство исповеди. Перед ним с покорно склоненной головой стояла молодая женщина. Поверх повязанного на ее голову платка покоилась епитрахиль, и отец Михаил скороговоркой заканчивал разрешительную молитву.
– …и аз недостойный иерей властию Его мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
В это время появился Уваров. Он широко перекрестился, поклонился на иконостас. Поискал глазами отца Михаила. Тот, увидев его, закивал, легонько потянул с головы прихожанки епитрахиль, поднес к её губам крест и, не дожидаясь, когда та ткнется губами ему в руку, проникновенно сказал: «Благословляю», – и поспешил навстречу Павлу Максимовичу.
Отец Михаил имел ту внешность, при которой трудно определить возраст человека. Ему можно было дать за сорок, но, взглянув в глаза, растеряться от детской наивности и незащищенности взгляда.