Холодный вечер в Иерусалиме. Марк Зайчик

их дома с накрытым столом, вид у нее был собранный, сдержанный, необычный. Стол был богатый и разный. Хава стряхнула хлебные крошки от супницы себе в ладонь и быстро сходила на кухню за солениями. Коньяк сегодня был «Курвуазье», в тот раз Витюшок «убрал» все запасы «Мартеля» в доме, а Крон не подкупил, поленился, решив, что и «Курвуазье» сойдет для племянника. «Можно один раз и понизить(?) планку, хе-хе, ничего не случится, на Печоре и не то пьют, разве нет», – он был язвительный человек, дядя этот Крон. Витя обратил внимания на смену напитка, удивился, расстроился, потому что виды и руку не меняют, это все знают. Но виду не подал, мамка научила его и папка, «чувства скрывай, мальчуган, всегда». И потом, обнаглел он в Иерусалиме сильно у дядьки.

      Уже за столом Крон, разлив коньяк по бокалам, неожиданно поднялся и принес увесистую книгу с полки за спиной Виктора.

      – Вот я читаю «Сказки народов мира», Детгиз, 1962 год. Составитель Л.П. Кроненберг. Скажи мне, Витя, что это?

      Виктор внешне не реагировал на вопрос, поежился, как будто сидел на сквозняке, и ответил ему так:

      – Отец составил, он же преподаватель, кажется, испанского, в какой-то там школе, ну, и вот, на досуге составляет сборники, пишет сказки и повести, вы же знаете, он печатается у нас, член Союза писателей, детская секция, все сложно с ним, вы должны это помнить, дядя Аркадий. А вообще, дядя Аркадий, отец страдал сильно, отсидел под следствием, его хотели пристегнуть к каким-то там бундовцам, с которыми он был знаком и которых давно расстреляли, он не подписал ничего, не болтал – и его после кончины Сосо выпустили. Но уволили отовсюду, без надежд на возвращение, дали преподавательскую работу, он составлял для них какие-то пособия, жил и живет не в Москве, я не знаю где, приходил к нам пару раз в год, разговаривал со мной, мать фыркала, но не скандалила, ей чего-то нашептали там в кабинетах. Она защитила докторскую, отец улыбался на это, купил ей в подарок платиновое кольцо, адреса его мы не знали, точнее, я не знал. Она не пила, моя мама Нина Андреевна, совсем, но иногда, очень редко, приносила чистейшего медицинского спирта, 96-градусного, поджигала его и выпивала содержимое стакана не морщась. Закусывала немного, хлебушка там, кашки, адыгейского сырка, и беззвучно уходила в свою комнату, улыбаясь чему-то своему, заветному. На ней были грехи, их было много, но отца моего она очень любила до поры до времени, Салтычиха.

      Витя кротко держал бокал с коньяком. Крон поставил книгу на место, вернее, вставил ее между другими, вернулся к столу, скрипнул резным тяжелым стулом, поднял бокал с роскошным содержимым со словами «не чокаясь» на уровень глаз и опрокинул его в себя, что твой алкаш с Потаповского переулка – был у Вити там необузданный дружок когда-то. Жив ли он, поклонник «Солнцедара», бедолага?

      – А вот книги «Товарищ Фидель и его друзья», написанной Левой в то же время, у меня нет. Но я знаю, что книга эта принесла ему успех и славу. И деньги, – признался Крон, накладывая себе рубленой печенки с яйцом и луком на тарелку.

      Он был