Девочка со спичками. Екатерина Тюхай

Те с каждым днем становились все более округлыми на контрасте с костлявыми плечами и тонюсенькими руками. Полина взрослела и неумолимо превращалась из угловатой девочки с вечно растрепанными косичками в девушку-подростка. Она часто и подолгу рассматривала себя в зеркале, с испугом отмечая, что плоская грудь медленно, но растет; что талия на фоне бедер и груди начинает выглядеть еще тоньше. Отец тыкал ее под ребра всегда резко и без предупреждения – каждый раз, когда она имела неосторожность надеть одну из футболок с декоративными разрезами и названиями подростковых нейророк-групп. Тогда она возвращалась к себе в комнату и, сгорая от стыда, заворачивалась в одеяло. Она снова и снова разглядывала золотистого оленя на стене. Он стоял, спокойный и гордый, надежно упираясь ногами в землю, которая поросла пластиковой травой, и смотрел на нее темными черешнями глаз.

      «Беги!» – говорил олень, и она бежала – на улицу, прочь, куда подальше.

      Снаружи было мокро и зябко; редкие прохожие все как один стремились к теплу и свету далеких окон, которые посверкивали веселым желтым янтарем сквозь поредевший дождь. Писать кому-то и напрашиваться в гости было поздно, и поэтому Полина просто села на корточки в сумерках под окнами первых этажей и прижалась спиной к стене. Она поморщилась: на лопатках все еще ныли синяки. Когда отец был трезвым, он бил по-особенному – скрученными вещами под определенным углом, чтобы не оставалось следов.

      Полина смотрела на капли, на качающиеся ветви деревьев, слышала всплески на лужах, когда по ним проезжали машины: даже не видя их, она научилась различать тихий стрекот, который издавали электромоторы. Время тянулось невыносимо медленно. Черные, вывернутые ветром наизнанку листья кустов в палисаднике шумели и перешептывались – как будто там кто-то медленно и печально ходил. Полина тревожно вглядывалась в темноту, ожидая, что этот кто-то, наконец, выйдет, проявится, – но там опять никого не было.

      Ей вдруг стало не по себе. Она вскочила – затекшие икры резанула боль – и выбежала из квадрата темноты в безопасное перекрестье света фонарей.

      Там, в центре двора, в круге неровного холодного света высилась давно обесточенная и глядящая пустыми провалами технических окон водонапорная башня. Ее много раз пытались переделать – то в магазин, то в бар, но ничего не выходило – башня была словно заколдована. Жители в конце концов привыкли, что она необитаема, и энтузиасты в какой-то момент оставили попытки вписать башню в окружающий мир. Скрываясь от отца на улице, Полина часто представляла, что в башне кто-то живет, – и тогда любой скрип и шорох оттуда обретал новый смысл, делая их двор особенным, не похожим на другие – и очень, очень интересным. Она могла часами смотреть на башню, представляя, как внутри по невидимой винтовой лестнице спускаются и поднимаются призраки. Это были ее призраки, она придумала их – и они, в отличие от любой другой темноты, не были злыми, Полина это откуда-то знала.

      Она подняла голову и посмотрела на их с отцом окна – они не горели. С такого расстояния было не разобрать,