Хижина содрогнулась. Раздался пронзительный женский крик, дверь в соседнюю комнату распахнулась, и появилась мать. Темно-русая, высокая, большеглазая. Она уже пережила пору первой молодости и теперь входила в беспокойную медовую горечь осени. Голубые круги вокруг глаз, рот крупный и изогнутый, как у сына, но подбородок более сильный и волевой. На голове льняной платок фиалкового цвета, а в ушах позвякивали две продолговатые серебряные серьги – единственное ее украшение.
За открывшейся дверью показался сидящий на постели, с обнаженной верхней половиной тела, бледно-желтый, обрюзглый, с неподвижными стекловидными глазами отец. Жена только что дала ему еду, и он еще с усилием жевал хлеб, маслины и лук. Курчавые седые волосы у него на груди были в слюне и крошках. Рядом с ним стоял знаменитый роковой посох, расцветший в день помолвки. Теперь это был кусок сухого дерева.
Мать вошла, увидела, как бьется в судорогах ее сын, придавленный крестом, но вместо того, чтобы броситься поднимать его, смотрела, впившись ногтями себе в щеки. Она уже измучилась от того, что сына то и дело приносили к ней на руках в обморочном состоянии, устала видеть, как он скитается по полям и безлюдным местам, голодает денно и нощно, не желает заняться делом и просиживает часы напролет, устремив взгляд в пустоту, околдованный, неприкаянный. И только когда ему заказывали изготовить крест для распятия людей, он самозабвенно, яростно трудился и днем и ночью. Он перестал ходить в синагогу, не испытывал больше желания отправиться в Кану или на какой-нибудь праздник, а в ночи полнолуния терял рассудок, и несчастная мать слышала, как ее сын разговаривает и кричит, словно ссорясь с каким-то демоном.
Сколько раз она уже обращалась к мужниному брату – старому раввину, умевшему изгонять демонов и исцелять одержимых, которые приходили к нему со всех концов света. Третьего дня она снова бросилась ему в ноги с упреком:
– Чужих ты исцеляешь, а сына моего исцелить не хочешь?
Но раввин только качал головой:
– Мария, сына твоего терзает не демон. Не демон, а Бог. Что же я могу поделать?
– Стало быть, нет ему исцеления? – спросила несчастная мать.
– Это Бог, а от Него исцеления нет.
– Почему же Он терзает его?
Старый заклинатель только вздохнул и ничего не ответил.
– Почему Он терзает его? – снова спросила мать.
– Потому что любит, – ответил наконец раввин.
Мать испуганно посмотрела на него. Она уж было снова открыла рот, желая задать вопрос, но раввин не дал ей заговорить.
– Таков Закон Божий, и не спрашивай об этом, – сказал он, нахмурив брови, и дал ей знак уйти.
Эта напасть продолжалась уже много лет, и у Марии, хоть и была она матерью, иссякло терпение. Теперь, видя, что сын лежит на пороге лицом вниз, а по его лбу струится кровь, она застыла без движения. Только глубокий стон вырвался у нее из самого