Готовящаяся гроза стала несомненна. Наконец 2 января передовая многочисленная дружина государева вошла в Новгород, окружив его со всех сторон крепкими заставами, дабы ни один человек не мог спастись бегством. Опечатали церкви, монастыри в городе и окрестностях, связали иноков и священников, взыскали с каждого из них по двадцать рублей, а кто не мог заплатить сей пени, того ставили на правеж: всенародно били, секли с утра до вечера. Опечатали и дворы всех граждан богатых; купцов, приказных людей оковали цепями, жен и детей стерегли в домах. Царствовала тишина ужасная. Никто не знал ни вины, ни предлога сей опалы. Ждали прибытия государева.
Ужас горожан, увеличивавшийся с каждым новым распоряжением, предвещавшим незаслуженную, а потому и неведомую грозу, достиг полного развития со вступлением в слободы еще тысячи опричников, когда царь остановился на Городище.
Чуть брезжился дневной свет в праздник Богоявления, когда владыка Пимен со всем духовенством пошел крестным ходом навстречу самодержцу при звоне всех колоколов в городе.
На Волховском мосту приблизившийся к государю владыка остановился служить соборне молебен о благополучном государевом прибытии. Чинно совершено было богослужение. Смиренно подступил владыка со святым крестом к Иоанну, как вдруг, отстраняя от себя крест, царь грозно крикнул архиепископу:
– Злочестивец, в руке твоей не крест животворящий, а оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой и всех гнусных новгородцев; знаю, что вы готовитесь предаться Сигизмунду-Августу. Отселе ты уже не пастырь, а враг церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова. Иди в храм Святой Софии!
От ярости царь не мог более говорить и лишь рукой указал по направлению к собору.
Как тень, беззвучно двинулись туда ряды духовенства с архиепископом во главе.
Много горячих слез было пролито у искренно молящихся в соборе во время литургии; не дошла, видно, только до Создателя молитва о миновании чаши гнева царского.
Звук грозных слов царя архиепископу успел несколько затихнуть в ушах и умах трепетавших служителей церкви к концу мирно совершенного богослужения.
Начали уже надеяться, авось этой вспышкой на мосту и пройдет зло софийского доноса.
Государь из собора пошел в архиерейский дом к обеду.
Гости сели за стол.
Владыка робко, но внятно, прочел молитву брашен[1] предложения.
Стали обносить блюда по рядам столовавших, по чину.
Отведали крепкого меду софийского бояре московские и, поглядывая издали на государя, стали перекидываться словами, как вдруг опять, мрачнее грозовой тучи, поднялся с места Иоанн.
Он увидел, что владыке подали чашу и он собирается ударить челом государю на отложение гнева царского.
–