– Какого вепря? – сначала действительно, слишком углубившись в думы о брате, не понял Святослав, а через мгновение, поняв, не стал сменять недоумение на лице признанием. – О чём ты?
– Да брось, я знаю, что это твоих рук дело.
– Кто проболтался? Перенег или Алов? – Он попал в точку, но женщина не стала выдавать, как слышала слова волынянина, дразнившего Глебку отцовскими талантами охотника, а только вздохнула:
– Ты обещал собой не рисковать.
– Разве обещал? – повёл густой тёмно-русой бровью Святослав, и без того замученный проблемой с Вячеславом, чтобы признать ещё и свою вину – в азарте охоты и погони забыл всё на свете, так хотелось зверя победить, поймать, заполучить! Это было словно битва, нельзя давать разуму овладевать чувствами, тогда уйдёт из рук сила, из тела мощь. Нужно отпускать все мысли из головы и бросаться в самую гущу!
– Да.
– Я не говорил «обещаю», – опять отвернулся к потолку Святослав.
– Ты кивнул.
– Я кивнул своим мыслям.
– Не играй со мной в эти игры, – хмыкнув, Киликия расплела до конца косу и, распушив волосы по плечам, задула свечу, – и я умею слова с делом налево и направо разводить.
– И как же ты это сделаешь?
– Скажу, что иду за оладьями, а принесу блинов, – отшутилась она. Святослав сумел улыбнуться впервые за тревожные часы последнего дня.
– Пошлю я завтра к армянам, вот что44, – решил он, хотя и знал, что это вызовет толки, возникавшие не впервые. Из-за экзотического имени его жену к кому только не причисляли45, а сменить имя на другое, крестильное, она не захотела, в этом одержав одну из многих побед над Святославом и киевскими устоями. Она была Киликией, как назвал её отец, она была крещена в той же вере, что и все они, ещё в детстве, потому и менять что-то теперь не было повода, а для неё – смысла. Святослав в данном случае был на её стороне. Обратись он завтра к жидам, Киликию бы назвали жидовкой, его жену вечно пытались уколоть из-за чего-либо, не любя её открытого нрава, не любя её свободных привычек, не любя того, что так сильно любил её князь. Сам он считал, что дело в её чужеземности и низком происхождении (помимо того, что вела себя Киликия действительно не всегда «по уставу»): у всех Ярославичей жёны были королевские, императорские, графские дочки, а он выторговал и забрал свою у богатого византийского торговца. Мог ли он догадываться, что нелюбовь к Киликии рождена не презрением, а завистью? Конечно же, нет. Всю жизнь на боевом посту, в походах и боевых тренировках, Святослав был насквозь мужчиной, слишком мужчиной, представления не имеющим, до чего черны бывают женские сердца, не способные порадоваться за другую, и чем сильнее любил