– Простите, Наурин-биби… – запинаясь, произнесла Сорайя. – Назия-апа никогда не просила массировать ей голову. Так что я не слишком умела в этом.
– Удивительно! – засмеялась Наурин. – Моя сестра была очень требовательна. В старом доме гоняла прислугу только так. Можно сказать, Назия была настоящей рани с дурным характером.
– Нет, нет, – тут же отозвалась Сорайя, понимая, что говорит неправду. – Она вовсе не была требовательна. Зато много говорила. Постоянно рассказывала мне истории.
– Какие истории? – голос Наурин вновь смягчился, ей стало любопытно.
– Рассказывала о муже и дочери.
Девушка осторожно наклонилась вперед, чтобы посмотреть, не появилось ли на лице Наурин хмурое выражение, не задрожали ли от раздражения ее губы. Пусть Сорайя и работала здесь уже не первый месяц, ей еще только предстояло закрепить за собой место в доме Наурин. И пока она не заслужила уважение хозяйки, каждое произнесенное ею слово имело огромный вес, ведь что угодно могло быть истолковано как дерзость.
– Биби, – спросила Сорайя, – а правда, что муж Назии-апа бежал из страны с остальными из ДМК[4]?
Едва вопрос сорвался с ее губ, горничная поняла, насколько невежливо он прозвучал. Мучимая виной за то, что довела сегодня до слез Би Джаан, она совсем не хотела обижать кого-то еще. Она тут же пробормотала извинения, но хозяйка пропустила их мимо ушей.
– Времена тогда были другие, – ответила Наурин. – Девяностые. В девяносто втором правительство объявило операцию по очистке Карачи от общественно опасных элементов. Многие члены Движения Муттахида Кауми были арестованы или пропали без вести. Некоторым, включая их лидера, пришлось бежать из страны. Салим-бхай знал, что оставаться в Пакистане небезопасно.
Сорайя кивнула, чтобы не выдать, как мало она на самом деле знает о жизни Назии.
– Через два года, когда операция завершилась, Салим-бхай стал пропадать по нескольку дней кряду, – продолжила Наурин, разговаривая, скорее, сама с собой, чем с Сорайей. – ДМК на тот момент уже сцепились с вооруженными