Дженнифер сперва решила, что все это ей просто кажется в кромешной тьме, хотя она слышала, конечно, звериное рычание и крики и видела порой неясные темные силуэты, почерневшие от крови мечи, какие-то тени, очень похожие на волчьи, стрелы, пролетавшие мимо. Насилие так и кипело вокруг, а ведь она всю жизнь избегала всяческого насилия…
Но то было прежде. А этой ночью слишком перепуганная, чтобы хоть закричать, поняв, что это не галлюцинация, Дженнифер увидела, как в конце концов рухнул на землю Дранс – прямо на тушу убитого им волка – и как другой волк с окровавленной пастью бросился мимо нее к Лаише. И она не успела ничем помочь подруге, хотя слышала ее крики, ибо и ее тоже грубо схватили, смяли – это коварные цверги прорвались наконец сквозь линию обороны – и поволокли прямо по телу распростертого на земле Дранса.
В отчаянии оглянувшись, Дженнифер при свете тонкого месяца успела еще увидеть, как Брендель сражается с тремя нападающими одновременно и лицо его черно от крови, а потом ее со всех сторон обступили деревья, и в кромешной темноте цверги и волки поволокли ее туда, где не было ни лучика света, ни проблеска надежды.
Казалось, их путь через лес никогда не кончится; они тащили ее на северо-восток, прочь от Парас Дервала и ото всех, кого она знала в этом мире. Дважды она спотыкалась в темноте и падала, и каждый раз ее, рыдающую, рывком ставили на ноги и гнали, гнали вперед.
Они не успели еще выйти из леса, когда небо на востоке начало сереть, и по мере того как становилось светлее, она сумела наконец разглядеть того, чей темный силуэт все время видела рядом с собою; и это оказалось самым страшным изо всего, что она успела повидать за последние несколько часов.
Это был огромный волк – чудовищно огромный! – угольно-черный, с одним лишь небольшим серебристо-серым пятном на лбу. Но даже не его величина и не окровавленная пасть внушали Дженнифер такой ужас; это исчадие ада буквально источало Зло и казалось ей окруженным неким мощным, отрицательно заряженным полем. Черный волк не сводил с нее глаз, горевших красным огнем, и в глазах этих – она лишь несколько мгновений могла выдержать его взгляд – светился такой глубокий и острый ум, которого просто не могло и не должно было быть у волка и который показался ей куда более чуждым, чем что бы то ни было иное в этой чужой стране. Впрочем, во взгляде волка не было ненависти – только холодная, безжалостная воля. Ненависть она могла бы понять, но то, что она увидела, было гораздо хуже.
Давно уже наступило утро, когда они наконец добрались до