Больше двух учеников в день он не брал, мерзкие дети выматывали всю душу, насилуя беззащитный инструмент и издеваясь над учителем. Самым противным был мальчик лет двенадцати, которого он взял на позапрошлой неделе, этот приходил уже третий раз, в девять вечера, вместе с матерью. Она садилась на стул в углу комнаты и с благоговением смотрела на своего бездарного отпрыска. Перед первым занятием Пилявский заломил три рубля и подумывал увеличить плату до пяти – мелкий гадёныш не мог ни одной ноты сыграть правильно, способностей к музыке у него не было никаких совершенно. К тому же он ещё и косил левым глазом, и когда играл, глядя на струны скрипки, казалось, прямо на Пилявского таращился.
– Эмма Арнольдовна, счастлив видеть, – он распахнул входную дверь в четверть десятого, эта семейка всегда опаздывала. – А вы, юноша, мигом в мой кабинет, инструмент вас заждался.
Эмма, невзрачная женщина средних лет, благодарно кивнула, уселась на стул в углу, её сынок схватил скрипку, словно биту для лапты, и противно заскрипел смычком. Пилявскому очень хотелось оглохнуть, у мальчика явно проглядывали садистские наклонности. К счастью, через десять минут в дверь постучали, на время прервав пытку.
– Ой, – мама юного таланта подняла голову, – Лев Иосифович, это мой муж. Он так хотел посмотреть на Жоржика. Жоржик, это папа пришёл тобой восхищаться.
Пилявский поморщился. Муж Эммы Арнольдовны, по её словам, был ответственным работником наркомата просвещения и мечтал видеть сына великим композитором. Лев Иосифович совершенно не желал этого знакомства.
– Уже иду, – он изобразил слащавую улыбку, отпирая замок и отодвигая задвижку.
В сени, толкнув Пилявского в грудь, молча зашёл худой мужчина среднего роста с офицерскими усиками и в пальто, на щеке его виднелся уродливый шрам. Следом за ним в дом прошли ещё двое, в кожаных куртках, оба крепко сбитые и невысокие, похожие друг на друга словно братья. У одного из них ухо было изломано.
– Позвольте, вы кто? – Пилявский посмотрел на Эмму, та как ни в чём не бывало сидела на стуле, ссутулив спину и уткнувшись взглядом в окно. – Что себе ваш муж позволяет? Почему вы безобразничаете, товарищ?
– Ты смотри, артист, прям шапито представляет, – усатый встал посреди кабинета, заложив руки за спину, один из его подручных занял место у окна, второй – у двери. – Обождите-ка нас на кухне.
Эмма послушно встала, Жоржик швырнул скрипку на пол так, что та треснула, ткнул Пилявского смычком в живот.
– Нажрал пузо, лишенец, ничего, сейчас сдристнешь чутка, – малец мерзко хихикнул и вышел вслед за матерью.
– Что всё это значит? – Пилявский вздёрнул подбородок вверх. – Как вы смеете, я профессор филармонии. Сейчас же вызываю милицию.
Один из незваных гостей, караулящий у двери, подошёл сзади и пнул хозяина дома под коленки, а когда тот шлёпнулся на пол, приставил к горлу нож. Усатый с кривой