Слушая, он периодически подбадривал ее, успокаивая тем, что в условиях ведения боевых действий далеко не всегда есть возможность просто написать письмо. Не всегда найдешь бумагу, нет под рукой карандаша, нет условий, потому что находишься в окопе или на марше. А почтальона днем с огнем не встретишь, да и мысли в голове такие, что не сосредоточишься. А вспомнить о родных можно лишь в какие-то мгновения, когда получается хоть немного отвлечься. Да и мысли эти больше похожи на переживания, чем на добрые чувства. И вспоминая близких, солдату больше выть хочется от собственного бессилия, чем радоваться от теплых чувств к ним.
Он знал это не понаслышке, но решился умолчать об этом в разговоре, просто дав собеседнице излить ему душу и выговориться. А потом, поймав ее на полуслове, перевел разговор на лежащий в ее ногах небольшой мешок с картошкой, спросив про цену. Женщина посмотрела на него, словно забыла, зачем пришла на рынок. А потом, бегло осмотревшись по сторонам, как бы опасаясь кого, она полушепотом произнесла, вытянув лицо к Ивану:
– Тебе за полцены отдам. А то сейчас берут, как обдирают.
Она наклонилась к мешку, развернула его и перебрала несколько клубней, не то убеждаясь, что они не испорчены морозом, не то демонстрируя Ивану товар. Сделав короткую паузу, она снова подняла на него глаза, внимательно посмотрела в лицо своим водянистым взглядом и сказала так, словно простонала, вновь окунаясь в свои мысли о родных ей людях:
– Бери так, солдатик. Я проживу как-нибудь, я одна осталась, мне много не надо.
– Да ты что мать, – опешил Шукалов от такой неслыханной щедрости в самое тяжелое и голодное время.
Но, понимая, что судьба посылает ему немного удачи, он быстро скользнул рукой под шинель, к нагрудному карману гимнастерки и, извлек оттуда несколько купюр, на глаз оценив, что дает не более четверти рыночной стоимости своей покупки. Сунув деньги в руки женщине, он рывком поднял с земли мешок и, уже было направился к дому, как обернулся и поймал взгляд своей собеседнице, что смотрела ему вслед, словно провожала не постороннего солдата, а одного из собственных сыновей. Сложив руки на груди она смотрела на него не моргая, стоя неподвижно, и словно всем своим видом говорила ему:
– Иди, с Богом.
А сама, медленно водя сложенными пальцами правой руки, крестила его вслед, как обычно это делают матери, когда провожают детей в дальний путь.
Иван закинул мешок за спину и, уходя с рынка, где каждый шаг пугал его услышанными от торговцев ценами на продукты, все