Мирон неожиданно признался.
– Мы виделись две недели назад. В Мехико.
Еще одно неожиданное открытие.
– Две недели назад Степа был в Майями. Хотя я уже ни в чем не уверена, – сказала я.
– Он берег твои нервы, не упоминая о встречах со мной.
Я сжала губы и буркнула себе под нос:
– О любовнице и детях не говорил по той же причине, видимо. Заботушка.
Мирон услышал, конечно. Я заметила, как дернулся уголок его губ, но он не разрешил себе улыбнуться.
Мирон еще хуже Степы. Если у мужа вода в жопе не держалась, как выразилась Катя, то Мир вообще не затыкался. А тут – молчит почти всю дорогу. Подоставал меня для порядка при встрече – и все.
– Ты знал о завещании? – спросила я, не в силах сама больше терпеть.
Мирон молчал.
– И про Наташу знал? – продолжала я. – И про детей?
Тишина была красноречивее любых оправданий или признаний. Я саданула руками по рулю и закричала.
– Чтоб вас обоих!
Машина вильнула, но я быстро пришла в себя и вернула управление. Мирон тоже среагировал. Он схватил руль и мою руку.
Меня прошило током. Злость закипала сильнее и грозила вырваться наружу. Или это уже была не злость, а адреналин с возбуждением? Или все сразу.
Мое бетонное спокойствие отчалило в дальние края. Я с трудом сдерживала слезы, таращась на дорогу и крепче сжимая руль.
«Тише, Крис, тише», – сказала я сама себе.
– Может, я поведу? – предложил Мирон аккуратно.
Он вообще был очень сдержан, едва сел в машину. Как будто взвешивал каждое слово, а большую часть вообще не озвучивал. Совершенно на себя не похож. Хотя мы так давно не виделись…
– Нет, я в порядке, – сказала я.
Если отдать ему управление, то могу и расклеиться. За рулем я чувствовала себя увереннее и большую часть внимания отдавала дороге, а не эмоциям.
– Постарайся не убить нас, – очень спокойно попросил Мир.
До конца пути мы молчали. И только около кладбища я поняла, почему Мирон ведет себя так странно.
Это у меня кастрированный эмоциональный фон. Мирон подобным недугом никогда не страдал. Он орал, если злился, брал, если хотел, уходил, если раздражало. Любил тоже на двести процентов. Он любил Степу.
Степа был его братом. Они поддерживали отношения, хотя я понятия не имела. Вернее, я просто не хотела об этом знать.
Мирон скорбел. Я по привычке навешала на него все грехи, но он просто не знал о смерти Степы. А сейчас узнал, и ему больно.
Я оставила машину у дороги и повела его к могиле.
Там все было так, как я оставила. Только увядшие цветы убрал смотритель.
Мирон подошел к кресту, погладил его. Мне стоило отвернуться, но я не могла отвести глаз. Смотреть на него почему-то было очень приятно. Мир долго стоял не шевелясь. Он не застегнул куртку и не поднял воротник, чтобы спрятаться от ветра. Его густые темные волосы перепутались, растрепались.
До колкой боли на кончиках пальцев мне захотелось запустить