Ты говоришь, мол, она тебе мозги вынесла,
и сердце выела очень медленно ложкой чайной,
что ты бежал без пальто от неё в плюс одиннадцать
от общей усталости и вообще от отчаяния,
и даже холода, мол, не чувствовал –
настолько всё достало и допекло…
А я это слушая, улыбаюсь немного грустно,
и смотрю сквозь тебя, будто не человек ты – стекло.
Я знаю, женщины тоже все очень разные,
и кто-то светит, но правда совсем не греет,
печаль иных настолько вирусная, заразная,
что хочется вырваться, вылечиться, и скорее…
Но ты – мужик, без пальто замерзаешь в плюс
одиннадцать (А не минус десять, и не в минус пять!),
я всем видом тебе сочувствую, а в душе над тобой смеюсь:
когда на дворе плюс пять, я со своим иду – загорать…
Пальто накидываем – очень нехотя! – в минус три:
тепло нам – от любви, а она – внутри…
Я за тобой…
Я за тобой – как в неравный последний бой,
и не нужны наркомовские сто грамм:
в трезвом уме и памяти – за-то-бой,
дикой пантерой следую по пятам…
Запах знакомый мускусный в ноздри бьёт –
хочешь, да не собьёшься – иду след-в след,
спину твою прикрывая от всех невзгод,
не претендую на лавры от побед.
Я за тобой – как в неравный последний бой,
и не нужны наркомовские сто грамм:
чую без них – кто-то так же сейчас за мной –
мягко ступая, след-в-след идёт по пятам…
Говорят, этот мир никогда не бывал другим
Говорят, этот мир никогда не бывал другим:
в нём всегда разливались моря человечьей боли –
мы всегда не умели (но очень уметь хотим)
уважать и свою, и чужую свободу воли…
***
Я тебя отпускаю: лети. По живому режь
этот узел морской на двоих одной пуповины –
пусть пульсирует липко-солёный фонтан надежд,
перепиленных заживо нами на половины.
Ты меня отпускаешь: иди. Нараспашку дверь.
Не к лицу мужику уговаривать, падать в ноги –
столько лет до тебя как-то жил, и сейчас, поверь,
как-нибудь проживу, и – счастливой тебе дороги.
Мы друг друга сейчас отпускаем – нельзя держать
человека свободного в клетках своих желаний…
– Как ты там?
– Умерла…
– Не могу без тебя дышать…
Друг от друга свобода нам точно с тобой нужна ли?
***
Говорят, этот мир никогда не бывал другим,
что любовь здесь веками сплеталась корнями с горем…
А дороги мои все ведут нихуя не в Рим,
и куда ни беги – возвращаюсь к тебе и к морю…
Ворую тебя у безумных забот дневных
Ворую тебя у безумных забот дневных –
мой план разработан давно до секунды каждой:
одних – обойти, и сразить наповал – иных,
патроны – беречь (пригодятся ещё однажды).
А пленных