Тоска от этого не уменьшилась, но наступило состояние умиротворения и жертвенности. Для Нины началась новая полоса, даже не полоса, а новая жизнь. В этой другой жизни она стала жаловаться на свою судьбу, плакаться о болезнях, говорить, что почти ничего не видит, потому что ослепла, что почти оглохла и много еще чего.
Одним знакомым она жаловалась на других, старалась перессорить в надежде, что и те и другие будут просить ее примирить их. Сначала она понимала, что делает нехорошо, но оправдывалась одиночеством и несчастной жизнью, виноватыми в которой считала родственников, знакомых и незнакомых.
Добилась Нина противоположного, родственники и знакомые стали позванивать ей все реже, а приходить и вовсе прекратили.
Нина Павловна поняла, что рассчитывать ей не на кого, что пенсия у нее маленькая и надо во всем экономить. Однако есть ей в последнее время не хотелось, питаться она стала столь скудно, что от пенсии на сберкнижке каждый раз оставалось сотни три, а то и больше.
Надо заметить, перед смертью Константин продал гараж и машину, полученные деньги положил на срочный вклад, и каждые полгода на нем образовывались проценты в пять тысяч. Но они были Нине без надобности, и она каждый раз прибавляла их к основной сумме, удивляя сбербанковских кассирш. К тому же Константин всю их безбедную, но бездетную жизнь делал дорогие подарки, и после его смерти у Нины Михайловны был почти килограмм золотых украшений и почти десять килограммов столового серебра.
В общем, в своей трехкомнатной квартире, обставленной старинной мебелью, с восемью подлинными картинами художников-передвижников на стенах, без поддержки родственников и друзей Нина была лакомым куском для различных пройдох и проходимцев.
Эти самые проходимцы не заставили себя долго ждать.
В один октябрьский денек Нина Павловна, по обыкновению, после обеда присела отдохнуть в парке. В этот раз с ней увязалась соседка, давнишняя сотрудница покойного Константина Георгиевича. На поводке возле соседки крутилась Дуся, лысеющая, как и хозяйка, болонка.
Нина Павловна с минуту терпела тыкавшуюся в ее чулки слюнявую линяющую сучонку, потом не удержалась и заметила:
– Редкая собака добежит до середины Второй Карачаровской, не правда ли, Александра Петровна?
Александра Петровна приняла сказанное не только на счет Дуси, но и на свой и воскликнула:
– Какая вы бессердечная, Нина Павловна! Вы и к своему мужу относились так же. Несчастный Константин Георгиевич, царствие ему небесное.
Нина Павловна хотела ответить, но холодный луч негреющего осеннего солнца ослепил ее, а когда она открыла глаза, у скамейки стоял высокий мужчина, приятно пахнущий одеколоном «Заря Москвы».
– Дозвольте, очаровательная незнакомка, присесть подле вас, – не спросил, а сказал он, обращаясь к Нине и показывая, что не замечает Александру Петровну.
Нине от этого сделалось вдвойне приятно, а Александра Петровна, не попрощавшись, поднялась