С чмоканьем выдираю лопату из глины, с хряканьем всаживаю ее вновь, вдавливаю штык ногой, и, пожалуйста, – вздрагивает земля, с неба обрушивается ливень, за спиной гавкает гром, и внезапно, в шумовой синкопе, в свистящей тишине и наступившей вдруг невесомости, слышно, как глухо издает рык пробудившийся где-то за пятью горизонтами вулкан Эйяфьядлайёкюдль…
И вновь шарахает гром, бьет наотмашь пощечины мокрыми жесткими ладонями снег и орет прижатый потоком ветра к оконной раме котяра… И поверьте, все это будет продолжаться, пока я не выпущу лопату или тяпку из рук.
Мистика. Видимо, я тайный монгол, и течет в моих венах хитрая, неуловимая, как степной волк, капля монгольской крови, так как все знают (спросите у любого монгола) – великий грех ковырять палкой Землю, и тамошние боги неусыпно следят за нарушителями и жестоко карают их, прям по сусалам.
Про детство и генералиссимуса Суворова
За свою детскую школьную жизнь я поменял несколько школ. Так уж вышло, родители постоянно ссорились, разводились, снова друг на друге женились и в очередной раз ссорились. При этом они вечно переезжали из города в город. В общем, жили весело и интересно, не чета нынешним правильным занудам типа сегодняшнего меня. А у меня тогдашнего, тем временем, была своя, совсем другая детская жизнь. Она не касалась взрослых, взрослые в ответ не касались меня. Соблюдались лишь формальности.
В школе, начиная с четвертого класса, мы постоянно дрались. Всей толпой, бледные от ужаса предстоящего, собирались за школой, там, где нас никто не увидит, и, как говорится, выясняли отношения. Поводы были разные. Кто-то кого-то обозвал. Кто-то с кем-то дружить не хочет, кто-то кого-то еще чего-то, ну, в общем, убедительные были поводы.
«Дрались» обычно один на один. Остальные стояли вокруг и орали изо всех своих дурацких сил. Почему я пишу слово «дрались» в кавычках? Потому что тогда, в четвертом классе мы еще не достигли того первого уровня, который достигается в старших классах, когда дерутся «по-настоящему», и того, второго, после-школьного и после-армейского, когда уже не дерутся, а просто убивают, потому что умеют и знают как.
Мы были просто детьми, которые учились быть суровыми «как взрослые». Когда на крики появлялись взрослые, например уборщица – берсерк тетя Клава, или Темный-Физрук, которому Директриса велела, «чтобы было тихо, а то сам знаешь чё», мы разбегались.
Разбегались стремительно и мгновенно, как мальки на отмели, когда бросишь туда камушек. Физрук, кстати, грозился тем из нас, кого поймает, вставить свистки в одно место, «чтоб вместо пуканья свист по всей школе разносился», и мы ему верили. Он и правда мог – на его шее висела целая связка этих свистков.
Там же, за школой, у большого дерева, выяснялось, кто первый по силе, а кто не первый, а только думал так про себя и честно врал об этом окружающим. Больше всего мы ненавидели подставы. Это когда двое стоят друг напротив друга, а третий подкрадывается сзади и встает на четвереньки за одним из мальчиков.
То есть, вы понимаете, теперь