И тут мне вдруг стало все равно. Встретившись с очередной своей «любовью до гроба», я, не мудрствуя, предложил ей «перепихнуться, пока никто не видит», и она радостно согласилась. Делали мы это торопливо, впопыхах, наслаждаясь запретностью и обоюдным поражением сопротивления реальности. А реальность оказалась бледной, невзрачной и черно-белой, как телевизор «Чайка», который, хоть и называется чайка, а ни летать, ни крякать не может. В общем, все оказалось куда хуже, чем мечты об этом всём.
Позже, встретив ее через несколько лет, я спросил, почему на нее, как на женщину, не действовали все эти годы ни битье портфелем по голове, ни затрещины, ни пятикилометровые стихи, которые я писал как из пулемета, ни мой хладный труп утопленника, повешенного в учительской и застреленного взглядом из «ее фотографии». Она ответила, что не понимала, чего я хочу, и думала, что я «странный», а возможно и болен на всю голову.
То есть, вы теперь понимаете, как понял тогда и я, что все эти годы были потеряны зря и, если бы не моя тупизна и упрямство, мы могли бы утешать себя, как кролики, еще с четвертого класса. Это был удар.
С этого момента все вокруг меня поменялось. Я перестал страдать, и мир не простил мне этого. Обиженные отряды лишенных внимания девиц стали атаковать меня, поджидая в лифтах, подъездах и переулках. Мне стали приходить записки, письма и целые тетрадки стихов, написанных нервным корявым почерком, со следами разноцветных слез на бумаге. К телефону я в тот период просто не подходил или отвечал «бабушкиным голосом», что «его нетути». Однако боевые отряды считали, что теперь я им должен, потому как сам начал первый, а так нельзя. Поманил, понимаешь, и в кусты. Причем в кусты, имеется в виду, один.
– Ты это, ты давай того! Сюда иди! – сердито шипели они под окнами, опасаясь родителей. Но, разгадав эту жизненную загадку, я потерял к ней интерес и, хлопнув дверью, ушел в красные монахи.
Теперь, по прошествии многих лет, у меня такая же фигня с Кино. Я очень хочу снимать Свое Кино и снимал бы его, как голодный ебливый кролик, но тут, видимо, так же, как и с сексом, – надо пройти все те же самые этапы.
Итак, я уже бил продюсеров портфелем со сценариями, дергал их за косы, ставил подножки в коридорах Госкино, стрелял в них из рогатки… Теперь плавно, в соответствии со своим же опытом перешел было к следующему этапу – «провожанию до дома», чтению синопсисов по телефону и экскурсиям на заброшенное кладбище в комфортном багажнике моего автомобиля… Но, вдруг, совсем недавно я увидел фильм своего товарища и неожиданно понял, что тоже устал и мое кино никому не нужно.
Чувствуете? Значит, недолго осталось. Молюсь об одном – хоть бы на этот раз реальность также не оказалась черно-белой.
Великие грабли
Недавно я чуть не помер, так случилось. Но выжил и задумался. Когда мы начинаем осознавать, что смертны? И что это