– Хотела бы я жить сто лет назад.
На секунду она вынырнула из своей обычной утренней спешки, чтобы сосредоточиться на проблемах дочери.
– О, милая, не думаю, что тебе и правда хотелось бы этого. Сама подумай. Ты жила бы не очень долго. Большинство людей в 2015 году умирали прежде, чем им исполнялось сто лет! Они все время болели. И все еще думали, что кардиотренировки полезны, и впустую тратили огромную часть своей жизни в тренажерных залах. А знаешь ли ты, сколько времени понадобилось бы, чтобы добраться отсюда, скажем, в Америку?
– Час, – предположила я, думая, что это довольно долго.
– Пять часов. А то и больше. Можешь себе это представить? За пять часов мы можем пролететь половину пути к бабушке на Луну. Впрочем, в молодости я хотела жить на двести лет раньше, во времена великих художников.
Мама обожала искусство. От нее часто можно было слышать имена Пикассо и Матисса. По воскресеньям мы иногда ездили в художественные галереи в Барселону, или Пекин, или в Центр имени Цукерберга[3] в Калифорнии. Она даже иногда пыталась уговорить папу наведаться к дяде Алексу, чтобы посмотреть бесценные картины в его доме в Хэмпстеде[4].
– Но я все равно считаю, что сейчас самое лучшее время, несмотря на то, что говорит твой отец, – добавила она.
За окном по магнитотреку пронеслась машина. Она летела с такой скоростью, что человек не смог бы ее заметить, но мы уловили слабый свистящий звук, как если бы кто-то дул тебе в ухо.
Мама внезапно вспомнила, что опаздывает. Торопливо поцеловала меня. Ее волосы нежно скользнули по моей щеке. Я почувствовала запах ее кокосового крема. (Она все еще пользовалась увлажняющими кремами, хотя давно уже было доказано: толку от них никакого).
– Хорошо тебе позаниматься.
Я слегка подняла брови и изобразила что-то вроде ироничного кивка. Мама отлично понимала, что я имела в виду.
– Послушай, может, Алисса не самая дорогая Эхо в мире, и я знаю, что вы с папой на нее взъелись…
– Я на нее не взъелась. Как я вообще могу на нее взъесться? Она же робот.
– Она Эхо. Роботом был Тревис.
– Мне не хватает Тревиса. Он был забавным.
– Вот только для твоего обучения он совсем не подходил.
С этим трудно было спорить. К концу своей «жизни» Тревис был почти бесполезен даже после полной зарядки – прибираясь, он не мог разложить вещи по местам или приготовить что-нибудь сложнее сэндвича. А еще он болтал всякую чепуху. Бессвязный набор слов. «Я крашу туалет морковь да», например. Или «Лук лук пятьдесят граммов к вашим услугам спасибо идет дождь не целуйся с мальчиками».
– Что есть, то есть, – согласилась я с мамой. Она погладила меня по голове, как будто мне было десять лет, а не почти шестнадцать.
А потом прозвучали слова – слова, которые она мне уже никогда не сможет сказать. И пусть она проговорила их быстро, почти не глядя на меня, для меня все равно нет ничего дороже. «Люблю тебя. И не забудь принять