И вот уже лет шесть научный комплекс медленно разваливается, благоустроенная территория превращается в пустырь, а завалы никто толком даже и не пытался разбирать. Поэтому Алу удалось неплохо поживиться: он утащил множество строительных инструментов, несколько целых химических колбочек, какие-то банки с порошками, моток цветных проводов, небольшой радиоприемник и огромное количество других интересных ему сокровищ.
– А еще вот, – он указал на гайки, ключи, скрепки и странные стеклянные штуки, напоминающие бусины. – Сделаешь что-нибудь себе. Или Карвен.
Я невольно улыбнулась. Ал как никто знал о моей маленькой страсти – мастерить самодельные украшения из всяких мелких предметов. И, как обычно, он обо мне не забыл. Это было приятно. Я потрепала его по волосам:
– Подлиза.
– Все для вас, мой капитан, – он ответил очень искренней и очень ослепительной улыбкой.
Мне бы его ровные зубы. Хотя у меня-то не было папаши-дантиста. Я собрала в кучку мелкие «девчачьи» радости и с тоской подумала о том, что сесть за украшения мне в ближайшее время, скорее всего, не удастся.
Неожиданно мое внимание привлекло еще что-то, блеснувшее в траве. Это были две довольно большие затемненные линзы. Рядом с ними лежала погнутая металлическая оправа, к одной из дужек которой крепился странный блок цветных кнопок и переключателей. Второй почти такой же блок болтался на тоненьком проводке, торчащем из другой дужки.
– Ал, что это? – я взяла покалеченный остов очков в руки. – Какое-то твое новое изобретение?
– Это я нашел, – отозвался он, начиная протирать линзы рукавом рубашки. – Подумал, что-то годное, ну и хапнул. А вдруг починю.
– Ал, а если это какое-нибудь оружие? – я потрогала пальцем вывалившийся проводок.
– Да брось, – он безмятежно махнул рукой. – Это обычные гляделки. Может, они могут рентгеном светить или сквозь них можно ночью видеть… нам пригодятся.
– Ал, – я снова сердито нахмурилась. – Ради всех святых и дохлой кошки, занимайся экспериментами подальше от маленьких, ладно?
– Как скажете, мой капитан, – он поскорее сгреб свои находки в охапку и прижал к груди: – Ты будешь еще мною гордиться.
– Или плакать над твоим трупом, – фыркнула я.
– Что, правда будешь плакать? О, мне это так…
– Дурень, – я щелкнула его по лбу. – Держи карман шире. Он замолчал, видимо, обдумывая, означают ли мои слова, что и правда буду плакать. Я встала, зевнув:
– Ладно, бывай. Я пойду спать. И если хотя бы один из твоих горнобаранов меня посмеет потревожить…
– Я тебя понял, – поспешно отозвался он и снова ободряюще улыбнулся: – Обещаю, ночь у тебя будет спокойной. До утра.
Комиссар
– Чертово утро…
Пробормотав это,