и смысл существованию. Совет Англии издал указ, повелевающий всем гражданам в дополнение к их повседневной работе пройти по два недельных курса обучения навыкам, которые помогут им выжить, если они останутся живы после гибели цивилизации. Выбор был свободный. Ксан всегда проявлял мудрость, давая людям право выбора в делах, где выбор не имел никакого значения. Один из курсов Тео решил пройти в больнице Джона Рэдклиффа, но не потому, что хорошо чувствовал себя в тамошней антисептической иерархии или воображал, что, ухаживая за больной и состарившейся плотью, вызывавшей в нем ужас и отвращение, доставляет больным большее удовлетворение, чем себе самому, а потому, что считал: приобретенные знания могут оказаться для него наиболее полезны, к тому же недурно узнать, где в случае нужды можно было, проявив некоторую ловкость, прихватить наркотиков. Второй курс двухчасовых занятий Тео провел с приятностью, изучая премудрость эксплуатации домов: добродушие и грубоватые замечания преподавателей- ремесленников казались ему приятным разнообразием по сравнению с утонченными язвительно-пренебрежительными высказываниями коллег из профессуры. Сам он зарабатывал на жизнь тем, что преподавал взрослым студентам и выпускникам, которые обучаясь очно или заочно, занялись наукой или пожелали получить более высокие степени. Это давало руководству университета основание для сохранения его ставки. Два вечера в неделю, во вторник и пятницу, Тео ужинал в Холле. В среду он неизменно посещал трехчасовую вечернюю службу в капелле Магдалины. Некоторые колледжи, студенты которых отличались непомерной эксцентричностью или упрямой решительностью игнорировать реальность, по-прежнему использовали свои маленькие церкви для богослужений. Кое-где даже вернулись к старой англиканской литургии в соответствии с Книгой общей молитвы
[17]. Но хор певчих в капелле Магдалины считался одним из лучших, и Тео ходил слушать пение, а не принимать участие в архаическом действе отправления церковных обрядов и молитв.
Это произошло в четвертую среду января. По своему обыкновению, отправившись в церковь Магдалины пешком, Тео свернул с Сент-Джон-стрит на Бомонт-стрит и уже почти поравнялся со входом в музей Ашмола[18], когда увидел женщину с детской коляской. Мелкий моросящий дождик прекратился, и женщина, приостановившись, сняла плащ и опустила верх у коляски. В ней, привалившись спиной к подушкам, сидела кукла; руки в рукавичках покоились на стеганом одеяльце. Это показалось пародией на детство, жалкой и одновременно зловещей. Потрясенный и полный отвращения, он почувствовал, что не может отвести взгляд от куклы. У куклы были блестящие, неестественно большие голубые глаза, гораздо более яркие, чем человеческие, – казалось, она неподвижно уставилась на Тео своим невидящим взором, в котором жутковатым образом проглядывал дремлющий разум. Темно-коричневые ресницы куклы, словно пауки, лежали на нежных фарфоровых щечках, а из-под отделанного кружевом чепца выбивались желтые пышные волосы, завитые,
