Bien recueilli, débouté de chacun.
(Милосердный герцог, вы желаете знать,
Как же я понимаю всё, не зная ни черта:
Я вне закона, но меня преследует Фемида.
Что же дальше? Что? Делаю следующую ставку,
Любезный каждому, изгнанный отовсюду.)[1]
– Уже пятнадцать лет я не Prince clement… Возьми, заработал.
В руке князя блеснула монета. Мора поймал её на лету и тут же спрятал за щеку.
– Благодарю, ваша светлость! – сказал он так, словно и не держал ничего во рту – отчётливо и чисто.
– Больше не светлость, сказано же тебе, – проворчал старик. – И за что ты сидишь, арестант?
– Не разгневать бы вашу светлость… Примерно за то, что и вы. Фортуну в руках не удержал…
– Дурак! – расхохотался князь. – Fortuna non penis, in manus non recipe… А ты развлёк меня… Теперь дай проехать, и не трогай больше моих собак.
Мора сошёл с плотины, пряча усмешку, и кавалькада двинулась было мимо, но князь остановил коня, повернулся в седле и спросил:
– Почему они работают, а ты нет? – и указал на рабочих.
– Нам нельзя, закон не велит, – развёл руками Мора с деланым огорчением.
– Ты же, поди, для них тоже – светлость? – насмешливо поинтересовался князь.
– Тогда уж скорее виконт…
Князь фыркнул, дёрнул повод, и вороной конь унёс его прочь. Проехали мимо арестантов изящный поручик и егеря, щедро увешанные утками.
Мора вернулся к Фоме и Шилу, показал монету и снова спрятал.
– Что, съели?
– Ефимка… – убито протянул Фома.
– Проиграл, подставляй лоб, – обрадовался Шило.
– Врёшь, ты ставил на плеть, а я на собак – оба проиграли.
Миновала неделя, летнее тепло схлынуло, как и не бывало, а зимняя одежда ещё летом была почти вся проиграна Морой в карты. В тот вечер Шило с Фомой резались в своём углу в буру, Мора же, невезучий игрок, давно продулся и теперь объяснял шнырю, как следует правильно чинить малахай. Тулуп его и онучи давненько уже пали жертвой карточного долга.
За окном лило как из ведра, студёный ветер задувал в крошечные, без стёкол, оконца. Из щелей со свистом ползли сквозняки. Мора отправил восвояси шныря с малахаем, потянулся, подпрыгнул и вдруг повис, уцепившись за потолочную балку.
– Что это ты висишь? – спросил Фома. – К чему-то готовишься или так?
– Спине полезно, – пояснил Мора. – Хребет выпрямляю.
– Хочешь к Матрёне красавчиком вернуться? – язвительно поинтересовался Шило.
– Прежнего не воротишь, друг Шило, – меланхолически отвечал Мора, болтая ногами в воздухе. – Но вернусь не кривым уродом, тоже дело.
– Про кривого урода поосторожнее! – буркнул Фома.
По бараку, оглядываясь, пробирался караульный. Приятели спрятали карты, Мора выпустил балку и пружинисто приземлился на нары.
Караульный приблизился, разглядел в зловонном сумраке Фому, Шило и Мору, расцвёл и пролаял:
– Мора Михай!
– Я, начальник, – развязно отозвался Мора.
Шило