Но из дегустации ничего путного не вышло.
– Вот, казалось бы, и я знаю толк в изысканных блюдах, и ты все на свете, братец мой, перепробовал, – сказал огорченный князь. – Языки у нас должны быть опытны по сей части. И что же? Вот только про этих двух аптекарей можно сказать с уверенностью, что они сами изготовляют бальзам свой. Попробовав неоднократно лелюхинский бальзам, выучились делать нечто похожее…
Он указал на бутылки, купленные в аптеках Оленя и Лебедя.
– Ваше сиятельство, нам отдохнуть надобно, и языкам нашим – тем паче, – подсказал Маликульмульк. – Тогда и сообразим, кому еще Абрам Кунце мог продать свой рецепт. А то языки от такого избытка вкусов ошалели и обезумели…
– Да и можем ли мы на них положиться? De gustibus non est disputandum, – вспомнил Голицын расхожую латинскую цитатку.
– Но мы уже полчаса только тем и занимаемся, что спорим о вкусах, – возразил Маликульмульк.
– Черт бы их всех побрал, – кратко резюмировал князь. – Я-то думал разгадать загадку лихим кавалерийским наскоком. Ан не вышло…
Тут дверь приоткрылась и заглянул секретарь Денисов:
– Ваше сиятельство, полковник фон Дершау! Прикажете просить?
– Проси, – отвечал князь, устремляясь к дверям и мгновенно скорчив страшную рожу Маликульмульку. Это был немой приказ: чтоб четырнадцать чарок и девять бутылок сей же миг пропали! А как?!
Маликульмульк успел сгрести чарки вместе и накрыть большой картой Лифляндской губернии. Бутылки же загородил собой, став к краю стола задом.
– Федор Федорович! Заходи! – радостно восклицал князь по-русски и перешел на немецкий. – Что тебя привело в сие унылое место?
Драгун фон Дершау был молод, в службе всего лет шесть, полковником – четыре месяца. Он немного смутился, узрев столь радушный прием. Это было как-то подозрительно, тем более что начальник канцелярии стоял у стола с видом мрачным и зловещим.
– Ваше сиятельство, я, очевидно, некстати… – пробормотал полковник.
Хмурая толстая рожа канцелярского начальника подтвердила: некстати, некстати!
– Да что вы, полковник, я всегда рад вас видеть! – сказал князь, но его левый глаз при этом отчаянно щурился, что придавало словам двусмысленность.
Не все гарнизонные офицеры разгадали тайну прищура, а она была самая невинная – Голицын таким образом скрывал, что глаз сильно косит. Фон Дершау видел, что слова и выражение лица расходятся меж собой, а тут еще герр Крылов торчит у стола, только что не сидит на его краю, и очень нехорошо смотрит.
– Нет, нет, извините меня! – с тем полковник отступил назад. И дверь захлопнулась.
Князь обернулся, увидел Маликульмулька и замер, приоткрыв рот. Канцелярский начальник, загораживающий бутылки, сильно напоминал вставшего на задние лапы и готового к решительным действиям медведя. Это было смешно – а то, что дегустация бальзама окончилась недоумением, уже не смешно.
– Убери-ка, братец, бутылки в шкаф, – сказал князь.
– Эти две надобно вернуть в кабинет.
– Ну