Ее угольные глазки внезапно вспыхнули двумя живыми огоньками, но тут же потухли. Вероятно, нежить чувствовала, что теряет импульс, и экономила энергию.
Я с нарастающим любопытством заглянула ей в глаза.
– Вы сделали угли несгораемыми? Это материал старшего курса.
– Лина поделилась руной, – гордо отрапортовал Тандус. – Правда, он милый?
«А как похож», – добавила я мысленно.
И заторопилась. Во-первых, замок зазвенел от переливчатого сигнала на перемену, во-вторых, Элеан Нойтус мог в любой момент пройтись по классам с инспекцией и узреть свою маленькую копию, с холодной отстраненностью изучающую стоявших вокруг людей. Это делало ее особенно похожей на оригинал.
– Всем спасибо! Всем по пять баллов! – объявила я, делая вид, что все так и задумывалась. – Фра Ривз, растворите импульс.
Студентка со вздохом поставила руну «затухание». Ивовая змея рассыпалась на веточки. Лина сходила за веником и подмела у стола.
– Ладно, сегодня отчет о работе можете не писать, – с фальшивым сожалением сообщила я. – Урок получился… смазанным. Фэр Фрери, ваша очередь.
Тандус попытался поставить руну на «ископаемого мозгогрыза». Однако мрамор, материал, хорошо сохраняющий остаточный импульс, не дал твари развоплотиться немедленно.
– Оставьте так, – махнула я рукой. – Положу в коробку и заберу с собой. Заодно верну шарики владельцу, когда ЭТО рассыплется.
Камнеедка уже приказала долго жить. В который раз я поймала себя на сожалении. Нежить – не жизнь, ее активность и реакции – последствия применения рун. И все-таки иногда я ощущала некий момент привязанности, инстинктивное желание продлить иллюзорное существование своих творений.
Камни остались на столе как небрежное подтверждение проведенного занятия. На голову мозгогрызки была водружена руна подчинения. Так я могла без членовредительства поместить проект в картонную коробку.
Дома я поставила ее на полку. Квазижизнь упорно шебуршала в коробке, пока я стояла и глядела в пустоту.
Я устала. Эл Нойтус огорчил меня и растревожил. До его появления все шло почти хорошо. У меня имелись мои твари, книги и прогулки, скорый визит родни, тихие зимние вечера перед камином, ужины в «Теплом эле»…
Ужин! Волей Нойтуса моя прекрасная пятничная трапеза в тихом кабачке фэра Билли Рофки грозила превратиться в садистское насилие над желудком. В нашей столовой съедобным был только хлеб да и то не всегда. Не знаю, как выживали студенты, живущие на стипендию. Ближайший к Дроудону «Теплый эль» был им не по карману, это точно.
– Сиди здесь, – грозно велела я коробке.
Та возмущенно задергалась. На полке рядом упала плашмя квадратная тетрадка.