– Вспомни Кортеса. С горсткой воинов он покорил империю именно потому, что до этого ее никто не завоевывал! А в нашей многострадальной Европе он не заполучил бы и ничтожного графства: у нас издавна привыкли отбиваться когтями и зубами.
Так мы переговаривались, а остальные члены экипажа молчаливо и внимательно слушали, и лица их оставались спокойными.
– А если они все-таки откажутся, Рыцарь?
– А что делали в старые добрые времена, если правительство не соглашалось? Создавали новое правительство. Любым методом.
– За любые методы – благодарю покорно, – сказал я. – Да и потом, мне кажется, ты в корне ошибаешься. Не те это люди, чтобы повиноваться любому приказу. Если ты даже вот этих твоих воинов не можешь заставить стрелять в людей… Здесь никто не станет делать ничего такого, чего не понимает, во что не верит.
Иеромонах негромко прогудел:
– Вера могла бы спасти. Но чтобы уверовать, человеку должно проникнуться…
– Новыми идеями люди легче всего проникаются, когда они голодны и неустроенны, – задумчиво проговорил Уве-Йорген. – Это я очень хорошо помню.
– Они, насколько мы можем судить, не голодны. Изобилия нет, но на жизнь хватает.
Рыцарь выпятил губу.
– Изобилие организовать трудно, а вот голод… Хлеб имеет свойство гореть.
Иеромонах вытянул вперед свои тяжелые руки.
– А вот я тебя, – сказал он. – Этими самыми руками… И простится мне.
Он не шутил, все поняли это сразу. Ах, подумал я, наш пластичный, наш гибкий, наш дружный экипаж!
– Ладно, Никодим, – успокоительно сказал я. – Он же шутит.
– На больших дорогах этак-то шучивали, – гневно сказал инок.
Георгий молвил:
– Не знаю, зачем так много разговоров и размышлений. Все очень просто. Тех, кто захочет, – увезти. Кто не захочет – оставить. Пусть спасаются, как знают.
Он сказал это совершенно спокойно.
– Просто так – взять и оставить на гибель?
Он кивнул.
– И ты сможешь потом спокойно спать?
Он сказал:
– Если только не съем перед сном слишком много мяса.
Заря человечества, подумал я. Милая Эллада, компанейские боги. И вообще – золотой век!
– Хайль Ликург! – сказал Уве-Йорген и, сощурясь, покосился на меня.
Но сейчас мне было не до Рыцаря.
– Ты не переедай, – посоветовал я спартиоту вроде бы в шутку, хотя мне стало очень не по себе. Но обижаться на него не было смысла, а негодовать – тем более; он принес бы в жертву всех – такова была этика его времени, и хотя с тех пор его научили читать галактические карты и точно приводить машину туда, куда требовалось, иным он не стал: знание даже вершин современной науки не делает человека гуманным, и это было известно задолго до меня.
– Ладно, капитан, – сказал Уве-Йорген. – Не грусти: лучшие решения всегда приходят