Лазанья была вкусной, а холодильник немного светился, Дима это только сейчас заметил. В кухне все было на своем месте, плотно зафиксировано и расставлено – границы предметов были выведены большим лекалом.
– Я не заметил на улицах людей, – замечает Дима, – только косяк рыб проплыл, точно мы и не на суше вовсе.
– Большинство перебралось в Полигон, а здесь, в Калиновке, осталось не так много народу. В основном старики вроде меня и еще кое-кто.
– Кто же?
– Те, кому все это не очень по душе, знаешь ли. Они ведь, кантовитяне эти, никого не заставляют работать или еще чем-то таким заниматься. Тут все на добровольной основе, так что есть и те, кто не занят никаким делом.
– Но в Полигоне таким жить нельзя?
– Хах, хороший вопрос. На все сто процентов я не знаю, но вроде бы нет. Да они бы и не смогли там жить. В Полигоне все слишком другое. Не такое, как здесь.
– Не такое, как здесь?
– Да. Я как-то подходил к нему почти что вплотную. Там есть некоторые искривления, да и вообще, этот город не стоит на месте.
– Как это понимать?
– Он крутится.
– Занятно.
– Ага. Я знал, что ты придешь.
– Откуда?
– Я видел сны об этом.
– А где мы сейчас, дядя Лейбниц, не во сне ли? – Дима отодвинул тарелку в сторону, чувствуя, что еда больше не лезет в него. Он разучился глотать.
– Не знаю, Дима, – старичок как-то грустно опустил свой взгляд на тарелку с недоеденной лазаньей, из которой каплями крови проступал красный соус. – Я думаю, что понятие объективной реальности можно попросту выбросить в мусорное ведро. – Лейбниц потер щеку, а затем поднялся и взял кружки с чаем, поставил их на стол.
– Никогда бы не подумал, что ты солипсист, – покачал головой Дима.
– Слышал о парадоксе наблюдателя в квантовой физике? Или о том, что частица, например электрон, может вести себя одновременно и как частица, и как волна и это ее поведение тоже зависит от наблюдателя. Мир существует только тогда, когда кто-то думает о нем и воспринимает его. Я думаю, что наша цивилизация неправильно выстраивала причинно-следственную связь все это время. На самом деле весь так называемый объективный мир есть лишь порождение сознания. Можно сказать, что каждое сознание создает свою реальность, а объективный мир – это усредненный концепт, что-то вроде общей галлюцинации энного количества людей, вот и все. То место, где мы с тобой сейчас находимся – неважно, сон это или нет, – является для нас с тобой объективной реальностью, так к чему вопросы?
– Ты не совсем прав, – качает головой Дима. – В объективной реальности можно умереть по-настоящему, а во сне только понарошку.
– А ты когда-нибудь это проверял? – спросил, наклоняясь над столом, дядя Лейбниц.
– Проверял что? – опешил Дима.
– Каково это – умереть в этой твоей объективной реальности?
– Нет.
– А чего тогда языком мелешь?
Они замолчали. Оба. Дима немного опешил