Вот так и этот рокер – всю жизнь пел эти свои жуткие песни, а сейчас – все, завязал. Только что его могло напугать так, как напугала дядю Бориса тюремная баланда?
Пройдя чуть не половину города и рассказав, наверное, всю свою жизнь, Видаль наконец-то заметил, что его спутница откровенно скучает и очень устала. Тогда он поймал такси.
Сначала Порше хотела, чтобы он отвез ее домой, но оказавшись с ним рядом на заднем сидении автомобиля, передумала. От него приятно пахло сигаретами, его волосы касались ее щеки, а плечо было твердым и теплым. И этот его туманный взгляд – то рассеянный, то напряженный.
У Порше иногда случались такие вот мимолетные встречи с мужчинами постарше. Она знала, чего хотят они, и знала, зачем ей нужно уступить. И если бы ее кто-то попытался за это упрекнуть, то она вряд ли поняла бы – за что. К тому же, Порше умела выбирать мужчин, которые ее не обижали и которым было чем ее отблагодарить.
А вот Видаль, похоже, был совсем иным. И все равно она поднялась в его большую пустую квартиру в новом красивом доме. Квартира была почти без мебели, зато во всех креслах лежало по гитаре. И уж точно – решила Порше, скептически оглядываясь – ни один, даже самый провинциальный дизайнер не переступал порога этого жилища.
Кажется, больше всего Видаль любил в своей квартире вид из окна, потому что кровать у него стояла прямо перед панорамным окном. Это окно, в котором было много неба и совсем мало города, не прикрывала даже тюлевая занавесочка.
Сначала Порше немного смутилась при мысли, что ей придется раздеваться чуть ли не на виду у всей улицы, но потом убедилась, что увидеть ее из домов, стоящих на противоположной стороне, практически невозможно. Дома напротив были двухэтажными, старыми, их окна находились далеко внизу.
Разглядеть оттуда Порше можно было бы только с биноклем. Но кто захочет подсматривать за этим немолодым рокером? Вот будь это квартира какой-нибудь настоящей звезды, да не в зачуханном Гродине, а в столице – можно было бы и прославиться.
Видаль принес вино, бокалы, включил музыку. Не свою, а какую-то другую – пела женщина, но из той же оперы, что и его дурацкий рок. Впрочем, Порше не стала протестовать. Во-первых, она слишком устала для протестов, а во-вторых, кажется, попала во власть его обаяния. С ней такое и раньше случалось – с разными мужчинами, но обычно она держала себя в руках.
Он сел на кровать, выпил бокал вина, потер виски, принес бутылку коньяка и налил себе в тот же бокал. Сделал глоток, другой. Порше спросила:
– Хочешь, потанцуем?
Он ухмыльнулся уже чуть пьяно.
– Нет, как-то слабо себе представляю эти танцы. Но ты