Он гладит, гладит, гладит, путая сознание, и я проваливаюсь в небытие.
***
Мне кажется, в доме начался пожар. Иначе почему тело моё объято пламенем? Болит каждая клеточка. Болит и нуждается в утешении. Но собственных сил не хватает даже оторваться от подушки.
Я прихожу в себя на короткие мгновения и тут же проваливаюсь в запределье, где царят хаос, пустота и мрачные картинки недавнего прошлого.
Иногда по моей коже пробегается что-то холодное, мягкое и мокрое, и мне становится чуть легче. Иногда мне кажется, что кто-то пытается облегчить моё состояние, но тут же задаюсь вопросом, зачем ему это надо? Что потребует взамен?
Но темнота снова подступает, и мне становится не до размышлений.
На границе сознания я различаю голоса, чувствую, что со мной что-то делают, но сил сопротивляться нет. Даже сил открыть глаза нет. Чувствую себя беспомощной, словно младенец. И лишь уповаю на то, что Егор не воспользуется положением и не сотворит со мной всякого.
Позже – я не знаю, сколько проходит времени, – мне становится чуть легче. Ровно настолько, чтобы снова вернуться в сознание, вынырнуть из темноты. Открыть наконец глаза.
Я осматриваюсь. Сейчас я нахожусь в той же комнате, куда меня принёс странный спаситель. Мою кожу покалывает. Мышцы ломит. Бедро – так просто горит.
Мир вокруг меня наполнен запахом мужчины. Он слишком яркий, тяжёлый. От него непривычно покалывает в носу, а рот наполняется вязкой слюной. А может, это вовсе не имеет отношения к этому запаху, и я просто испытываю жажду.
Я веду взглядом по интерьеру – холостяцкому и довольно обыкновенному – и натыкаюсь на внимательные глаза.
– Очнулась? Ну слава богу! – Мужчина пересекает комнату и замирает передо мной. – Три дня температура под сорок стояла.
– А сейчас? – хрипло спрашиваю.
– Держится, – недовольно цокает он. – В районе тридцати восьми градусов стоит, зараза, и никак не сбивается. Спадёт на пару часов после укола и тут же начинает снова расти ввысь.
– Вы… уколы мне делаете? – удивляюсь я.
Ни разу в жизни не болела, и вот, нате вам! Неужели он прав, и у меня началось какое-то заражение из-за укуса собаки?
– Ну, конечно, Мила. Не бросать же тебя на произвол судьбы было? – он кривовато усмехается, но его взгляд при этом остаётся серьёзным.
– Спасибо, только… – я хочу попросить, чтобы он не называл меня так. Мила. Имя звучит непривычно, мило. Я не милая. Наверно. Откуда мне знать, если круг моего общения был скуден и ограничен, да ещё и сокращался из года в год? Но неожиданно я понимаю, что мне нравится.
– Только – что? – торопит меня мужчина.
– Вы не могли бы дать мне попить? – говорю вместо протеста.
– И попить, и поесть, – говорит загадкой Егор и скрывается из вида.
Возвращается с кружкой чего-то горячего и ароматного в одной руке и пиалой – в другой.
– Куриный бульон – лучшее лекарство от всех болезней, –